Нидерланды. Каприз истории - [43]

События, которые разыгрались весной 1856 года в Лебаке, имели черты классической драмы. Официальным начальником молодого чиновника, то есть резидентом, был человек чопорный, жесткий, являвший собой полную противоположность своему инициативному и бойкому на язык помощнику. А последний сразу после своего назначения стал задавать новый тон, обращаясь с достаточно идеалистическими речами к местному начальству округа. Он включился в дело управления с большим энтузиазмом, принимал каждого жителя, который к нему обращался, ночами изучал документы и заметки своего предшественника и во все влезал, стремясь обнаружить возможные недостатки. Вскоре он пришел к выводу, что нидерландские и индонезийские власти непосредственно замешаны в мошенничестве в больших масштабах и что население подвергается неслыханной эксплуатации, ограблению, вымогательствам и насилию. Главная вина лежала на старом индонезийском регенте и на его жуликоватом зяте, одном из глав округа. Кроме того, оказалось, что предшественник Деккера был убит, когда напал на след этих злоупотреблений.

Мужественный помощник резидента решил предъявить нидерландской колониальной администрации официальные обвинения против регента, но тут они поменялись ролями: обвинили его самого. Его шеф, резидент, поспешил в Лебак, чтобы убедить его пойти на попятную. Поскольку наш герой упорствовал, генерал-губернатор, который отрицал вскрытое, решил, что Деккер больше не может занимать свою должность. Его переводят в другое место, и в конце концов он с разочарованием покидает службу в Ост-Индии.

Государство Нидерланды уверенно смотрело в будущее, подсчитывая барыши из Ост-Индии, и, похоже, в остальном не волновалось за судьбу яванцев, — такой была мораль данной истории. И действительно, регенту после этого дела в Лебаке повысили жалованье, слабовольный резидент был пожалован рыцарским орденом Нидерландского Льва, губернатор-формалист после своего пребывания в Ост-Индии сумел еще сделать громкую карьеру в нидерландской политике, а помощник резидента со своим идеализмом через три года после Лебака оказался в полной нищете на чердачном этаже брюссельского дома.

Но там Дауэс Деккер под псевдонимом Мультатули написал книгу. За три-четыре недели. И она стала одним из важнейших произведений нидерландской литературы. Книга называлась «Макс Хавелаар, или Кофейные аукционы Нидерландского торгового общества». В ней увлекательно рассказывалось о событиях в Лебаке: описывался конфликт восторженного помощника резидента с продажным регентом и его развращенным зятем, с трусливыми нидерландскими чиновниками-формалистами. Конец произведения звучал почти как призыв к восстанию: «Между Восточной Фрисландией и Шельдой, у моря, находится разбойничье государство…»

«Макс Хавелаар» вышел в свет в мае 1860 года и сразу же, как выразился один из лидеров либералов, «заставил страну содрогнуться». Книгу сразу сравнивали с книгой о рабстве, которая незадолго до того потрясла всю Америку, — с «Хижиной дяди Тома». Революционная риторика, уничтожающая оценка нидерландской колониальной администрации, глубоко человечная история двух влюбленных — Саидже и Адинде — всё это производило глубокое впечатление.

Но полностью ли повесть о Максе Хавелааре соответствовала реальности? Сам Дауэс Деккер утверждал, что она правдива от А до Я. Ему не нравилось, если его книгу называли романом: это было обвинение, это были факты. И действительно, положение в Лебаке являлось настолько невыносимым, что после отъезда Дауэса Деккера назначили новое расследование; в результате несколько начальников округа были отправлены в отставку. Но, с другой стороны, определенные персонажи автор явно окарикатурил. Например, обвиненный во всех грехах регент в действительности жил очень скромно, отчасти потому, что получал слишком низкое жалованье, а отчасти потому, что был обременен многими долгами, которые являлись результатом того, что ему приходилось распродавать имущество уезжавших нидерландских чиновников. Злоупотребления в этом случае, как часто бывает, порождались злоупотреблениями на другом уровне, а барыши попадали в конечном счете в чистые и холеные руки нидерландцев.

Однако суть обвинений Мультатули не подлежала сомнению: Нидерланды на протяжении XIX века, очевидно, обрели черты «разбойничьего государства». Они медлили с отменой рабства до 1863 года, то есть дольше, чем любая другая европейская страна. Причиной тому были слишком большие убытки, которые могли бы потерпеть владельцы плантаций в Суринаме и на Антильских островах. Официально же утверждалось, что 43 тысячи рабов в колониях не смогут приспособиться к свободной жизни. Что касается Ост-Индии, то она с начала XIX века открыто именовалась в Нидерландах «доходным регионом». Крестьяне на Яве должны были за скудное вознаграждение на одной пятой своей лучшей земли выращивать чай, табак и другие предписываемые колониальной администрацией культуры. Вначале население сопротивлялось. В 1825 году на Яве дошло даже до «священной войны» против «неверных» Нидерландов. Восстание было потоплено в крови, были убиты 200 тысяч яванцев — то есть 10 процентов населения, что является тщательно скрываемым эпизодом нидерландской истории. После этого можно было вводить упомянутую «систему принудительных культур».