Нидерландская революция - [11]
Таким образом — и притом впервые за столетие — государь при вступлении на престол не должен был думать ни о защите Нидерландов от внешних врагов, ни о борьбе внутри страны с мятежниками или с какими-нибудь претендентами. Объединение 17 провинций было завершено; все территории крепко держались друг за друга, составляя одно сплоченное целое. Все они признавали теперь власть одного и того же государя, все они приняли ради него один и тот же закон о порядке престолонаследия. Все они были в одинаковых политических отношениях с Германией и Францией. Все они подчинялись одним и тем же общим указам и правительственным советам и наконец вое они считали себя отныне отдельными, но неделимыми членами бургундского наследия.
Сначала могло показаться, что новому государю нетрудно будет добиться мира и согласия, ибо на первых порах своего царствования Филипп II пытался ничего не менять в системе управления, установленной его отцом.
Карл V и Мария Венгерская, отправившиеся в Испанию лишь 15 сентября 1556 г., присутствовали при начале царствования Филиппа II, разумеется, помешали ему своим присутствием предаться тем новшествам, которыми почти всегда ознаменовывается вступление на престол нового государя. Кроме того самый влиятельный из императорских министров. Гранвелла, остался при сыне своего повелителя, помогал ему своими советами и разъяснял ему, насколько важно не задеть общественного мнения при этой первой ветрено короля со своими подданными. Поэтому Филипп тщательно избегал вносить какие бы то ни было изменения в привилегии провинций[3]. Он не сместил ни одного чиновника. И хотя он включил в состав государственного совета иностранца Гранвеллу, но зато он позаботился о включении в него также молодых вельмож, указанных ему его отцом: принца Оранского, графа Эгмонта, маркграфа Берга, графа Бусси, сира Глажена и Амонового штатгальтера, Симона Ренара. Не произошло никаких изменений и в официальной организации борьбы с ересью: Филипп ограничился опубликованием вновь (20 августа 1556 г.) «плаката» от 25 сентября 1550 г.[4]. И, наконец, он избрал на место Марии Венгерской приемлемого для высшей знати принца, прекрасного военачальника, щедрого и блестящего, высокое происхождение и характер которого являлись залогом того, что он не станет политическим орудием в руках монарха. Это был герцог Эммануил Филибер Савойский, назначенный через, два дня после отречения Карла V, 27 октября 1555 г., генеральным штатгальтером Нидерландов[5].
Однако все эти проявления высочайшей милости были встречены с плохо скрываемой холодностью. Они не снискали новому государю доверия его подданных. Ему явно не доверяли, и не без оснований. Действительно, иногда «то, как дают, дороже того, что дают». Филипп же явно давал против воли. Все его поведение находилось в резком противоречии с выставлявшимися им намерениями. Замкнувшись от всех в брюссельском дворце, исключительно среди испанского окружения, он настолько мало общался с вельможами, недавно призванными в государственный совет, что уже в ноябре у них сложилось убеждение, что их включили в него «только для формы»[6]. Хотя Филипп II ограничился лишь подтверждением ранее изданных «плакатов» против еретиков, однако было очевидно, что он не потерпит в дальнейшем той снисходительности, с которой они до сих пор применялись: 28 ноября 1555 г. он возобновил и усилил инструкции для инквизиторов, а 30 сентября 1556 г. приказал судебным советам беспощадно применять указ от 20 августа, начать преследование слишком снисходительных чиновников, отбирать имущества у лиц, эмигрировавших по религиозным причинам, строго следить за странствующими ораторами и певцами и, наконец, тайно казнить осужденных, «которые считают делом чести подвергнуться публичной казни, так как благодаря своему упорству им еще лучше удается привлечь простых людей к своим проклятым сектам и лжеучениям»[7]. За несколько недель до того (20 августа 1556 г.) он разрешил иезуитскому ордену обосноваться в Бельгии, хотя председатель тайного совета Виглиус предупредил его, что мера эта будет враждебно встречена в провинциях[8]. Кроме того он не сумел привлечь на свою сторону герцога Савойского, который вскоре сблизился с бельгийской знатью, крайне недовольной, в свою очередь, презрительным высокомерием короля и его отвращением к ней, чего король не умел скрыть. И, наконец, несомненно, в Нидерланды проникли слухи о плане, который Филипп в это время обсуждал со своими ближайшими советниками относительно превращения Нидерландов в отдельное королевство, но не для того, чтобы обеспечить им независимость (о чем в свое время уже поднимался вопрос), а, наоборот, чтобы подчинить их чисто монархическому строю[9]. Всего этого достаточно было, чтобы распространилось убеждение, будто король в глубине души осуждает проводимые им официально мероприятия. Чувствовалось, что он играет роль, и играет ее против воли, не вносит в нее искренности и сочувствия, которые могли бы привлечь к нему сердца. Но главной причиной недоверия была ненависть, которую испанцы внушали воем слоям населения.
