Ничто не ново — только мы - [24]

— Ладно, сидите пока, — сказал сын неба родственникам, — не вздумайте смыться, все равно начнем в назначенный час, как я сказал. Вы, Машутка и Юдька, займитесь, что ли, обедом, а вы… в общем, мужики, натаскайте им воды и хвороста. А я сейчас…

И Одиссей отправился по соседям с напоминанием, не забыв, конечно, прихватить свой неизменный автомат. И правильно сделал. Потому что соседи, в большинстве своем, похоже, собирались проигнорировать скорбное торжество. В общем, Одиссей гнал нерадивых гостей пинками, прикладом, орал на весь лес, и гости шли, куда их приглашали, почти безропотно, а некоторые даже вприпрыжку, видимо, они сильно отвыкли от такого обхождения.

Но жалкие единицы соболезнующих ерепенились всерьез, даже выкрикивали невпопад отдельные сохранившиеся в мозгах русские словечки, так что пришлось Одиссею для острастки даже стрельнуть несколько раз поверх голов. Это подействовало.

Таким образом, похороны прошли на высоком организационном уровне. Одиссей не спал почти четверо суток, но сделал все, что можно было сделать в условиях иномира, и даже больше. Пожалуй, Пенелопа осталась бы довольной. Хотя, как сказать…

Пенелопу до самой могилы несли на носилках, она была завернута в красивую белую шкуру какого-то зверя, так что на этом фоне ее смертная бледность не слишком бросалась в глаза.

Потом процессия остановилась. Одиссей подошел к носилкам, зажмурился и отважно поцеловал мертвую куда-то в лицо, потом распрямился, жестом пригласил дочерей последовать своему примеру. Но они сделали вид, будто не поняли жеста.

Пришлось и ему сделать вид, будто никакого жеста и не было, не устраивать же скандал на краю могилы при посторонних.

Тело опустили в яму, стали забрасывать землей. Вот в этой процедуре принимали участие все без исключения, причем с явной охотой. Будто чувствовали, что приходит конец тягостному обряду. И скоро на месте глубокой ямы образовался холмик рыжей глины, так похожей на нормальную земную глину.

— Прощай, родная! — сказал Одиссей хрипло, — во Вселенной, наверняка, нет ничего нового, новыми были только мы с тобой, но вот тебя уже нет, а скоро и меня не будет. И так все новое, все сверхновое уходит в небытие, совсем чуть-чуть не поняв важнейшую из истин — где оно, абсолютное счастье…

Спи спокойно. Да будет тебе земля пухом! Аминь.

Одиссей широко, истово перекрестился, выпустил последние разрывные заряды в чистое небо и воткнул бесполезный ржавый автомат в мягкую землю. Дулом вниз.

— Идите, — махнул он рукой, — идите все, ешьте, пейте за упокой души, а я еще побуду. Один.

Одиссей сидел долго, может, не один час, с пустой и гулкой головой, а вернул его к действительности горький запах дыма, тянувшийся со стороны осиротевшего становья.

Заподозрив неладное, Одиссей двинул на запах, и скоро перед ним предстала живописная картина. Картина растленного влияния высокоразвитой цивилизации на слаборазвитые народы.

Понтейцы валялись вокруг Одиссеева шалаша в интересных позах, не сумев вовремя покинуть жбан с настойкой, а шалаш горел, угрожая огнем близкостоящим деревьям.

Сперва Одиссей лишь усмехнулся, как бы не веря в то, что увидел, потом задумался. Потом посветлел лицом как человек, принявший трудное, но окончательное решение.

— А что, — сказал он вслух сам себе, обводя глазами пострадавших от алкоголя понтеян, — может быть, с этого дня начнется очередной зигзаг вашей эволюции!

Шалаш догорел, потух. Богатства никакого не осталось, да и не было никогда. Одиссей двинул туда, откуда давным-давно начал свою удивительную жизнь в иномире.

26

Небо над головой уже было битком набито звездами. И с каждой минутой они прибывали и прибывали. Наконец, едва приметной точкой обозначилось в космической бездне Солнце. Чтобы его разглядеть на понтейском небе, требовалось очень хорошее зрение.

Нет, если бы несколько десятков лет тому назад кто-нибудь сказал Одиссею, тогда еще с гордостью называвшему себя «яппи», что человек волевым усилием может мгновенно перебросить себя через пропасть шириной во много парсеков, он бы и слушать не стал подобную метафизическую ересь, не стал бы ждать объяснений и доказательств сказанного, а просто повернулся бы спиной к еретику.

А тут внезапное предсмертное откровение жены, хотя и выслушанное в бессознательном состоянии, оказалось тем волшебным катализатором, который перевернул замшелые представления о материи и пространстве, резко углубил их, высветил бесконечную даль познания пронзительным ярким лучом.

И когда Одиссей с горящими глазами, с развевающимися на ветру волосьями встал посреди поляны, где ничто не напоминало о бушевавшем когда-то атомном огне, стоял, вперив демонический взгляд в толщу космоса, это был уже далеко не тот, полуодичавший в джунглях Понтея сын неба, это был сверхчеловек будущего.

Вот он вытянулся всем телом, простер руки в сторону невзрачной, едва различимой среди вселенской пыли звездочки, произнес убежденно: «Домой!» И голос его обвалом прогрохотал над окрестностями.

Со стороны можно было наблюдать, как сын неба окутался сияющим облаком, а облако, мгновение повисев неподвижно, с невообразимой быстротой умчалось ввысь, растаяло там.