Ничего особенного не случилось - [51]

Когда началась осень, такая тоска охватила сердце мальчика, что он решил уйти к людям, в лес. Но из лесу больше никто не приходил, и Петя не нашел пути к лесному лагерю.

Так прошла осень, и наступила зима. А мальчик продолжал ждать свою маму. Летом и осенью он иногда разговаривал сам с собой, мурлыкал что-нибудь себе под нос, а потом отвык.

II

Петя не умер ни от холода, ни от голода. Он жил в норке, в развалинах кооператива, от сырости у него распухла и болела нога, щеки его ввалились, он с трудом просыпался, едва ходил. Постепенно он отвык говорить, совсем одичал.

Однажды утром, ковыляя к реке, чтобы напиться, Петя услыхал за печкой Гладышевых стон. Петя шагнул за угол печки и увидел бледное, небритое, окровавленное лицо. Оно показалось мальчику мертвым. Петя не двигался. И вдруг губы у человека зашевелились, затем он приподнялся. Руками человек упирался в заснеженную землю и подтягивал все тело. Увидев Петю, он вытянулся на земле и слабым голосом позвал:

— Мальчик! Мальчик!

Петя сделал шаг навстречу.

— Пить, — сказал человек. — Я ранен. Дай пить, мальчик. Принеси воды.

Петя отступил на шаг, потом огляделся, увидел в куче пепла ржавую жестянку из-под консервов и понял, что нужно пойти к реке.

Целый месяц они прожили вместе: мальчик с помраченным рассудком и летчик, самолет которого подбили в воздушном бою.

Листами железа они отгородили ход в нору, тряпьем и соломой позатыкали щели. Летчик объяснил Пете, что нужно натаскать кирпичей, и сложил в норе очаг, который давал тепло и на котором можно было готовить пищу.

Прошло время, раны летчика затянулись, и он сказал:

— Пора собираться в дорогу.

Петя сперва промолчал, а потом сказал:

— Я останусь.

— То есть как? — не понял летчик.

— Останусь здесь, — повторил Петя.

Пять или шесть дней летчик уговаривал Петю идти с ним. Но мальчик не поддавался уговорам. Летчик не знал, как с ним быть. Наконец он сказал, что больше ждать не может, и ушел. Петя долго стоял у развалин кооператива и смотрел, как уходит этот человек, чуть прихрамывая и волоча ногу. Потом Петя ушел к себе в нору и заплакал.

А к вечеру летчик вернулся.

— Так же нельзя, — заговорил он. — Я не могу тебя оставить. Нельзя. Пропадешь один, понимаешь или нет?

Петя молчал.

И еще два дня летчик прожил с Петей и все уговаривал его. Мальчик не сдавался. И тогда летчик сказал:

— Хорошо, завтра на рассвете я уйду. Но я вернусь, помни. Обязательно вернусь.

И Петя остался один. Прошла зима. Наступила весна, лето, а он все ждал, все ждал. Летом было много пищи, потому что на огородах взошла картошка из той мелочи, которую оставляли люди, снимая урожай. Было много ягод и грибов. На дальних пасеках, в поваленных ульях, роились пчелы. В золе Петя нашел крючки и сделал удочку; теперь у него бывала свежая рыба.

Однажды осенью он встретил у реки женщину в военной форме. Это была медицинская сестра, бежавшая из плена. Две недели она прожила с Петей в его норе. Она починила его одежду, заготовила немного пищи. Потом она ушла, чтобы перебраться на советскую сторону, а Петя остался.

— Живи, — на прощанье сказала ему сестра. — Я вернусь. Мы все вернемся.

Потом он увидел девушку из десантного отряда. Она пробыла с Петей совсем недолго и ушла, также сказав напоследок, что вернется.

И так каждый раз люди уходили, а Петя оставался один. А над сгоревшим селом пролетали самолеты с красными звездами на крыльях; они все чаще и чаще проносились в воздухе, точно птицы, предвещавшие весну.

III

В марте в сожженное село пришла измученная женщина. Она еле двигалась от усталости. Два с половиной года немецкой неволи ее не покидала надежда, что она вернется в родное село и найдет своего сына. И вот она вернулась. На месте, где стояло село Висючий Бор, теперь было пепелище. Она опустила на снег котомку.

В каменных развалинах кооператива послышался шорох, и из-под обломков крыши вылез мальчик в несусветном рванье. Голова его была повязана бабьим платком с обгоревшей бахромой и рыжими палеными пятнами. Из-под рваного ватника выглядывали штаны из латаной мешковины. На одной ноге был надет валенок, перевязанный тряпьем и кусками телефонного провода, на другой — рваный башмак, из которого торчали газетные клочья. Это был Петя. И женщина узнала в нем сына, с которым рассталась два с половиной года назад.

Голосом, в котором были надежда и неуверенность, женщина произнесла:

— Петя… — А потом закричала: — Петя! Петенька!

Она пошла вперед, не видя ничего и не соображая ничего. Слезы полились из ее глаз, а она только твердила как в беспамятстве.

— Петя! Петенька!

Мальчик оглянулся, посмотрел на женщину и вдруг бросился прочь, подпрыгивая и оступаясь на левую ногу, как подбитый, выпавший из гнезда птенец. Он не хотел, чтобы повторилось прежнее, чтобы опять кто-нибудь с ним пожил, а потом собрался в дорогу. Он устал ждать.

По черным кучам и рытвинам, спотыкаясь о сизые обручи и обгорелые кирпичи, мать бежала за мальчиком, а он с невнятными тонкими выкриками мчался прочь.

У крайнего пепелища он зацепился ногой за телефонный провод, упал, и тогда женщина его нагнала.

— Петя, — сказал она. — Петенька…