Ничего не изменить - [24]

Вячеслав высунул руку в перчатке в окно, прислушиваясь к дозиметру. Они въезжали в деревню. Поселок выглядел безлюдно, ни одного светящегося окна, хотя солнце уже село за горизонт. Дозорный заглушил двигатель, и они вышли наружу. Вечерний холод обдал их с ног до головы. Нужно было как можно быстрее найти ночлег и помощь.

– Эй! Kas keegi elus?, – приложив руки ко рту, дозорный громко крикнул. – Нам нужна помощь! Живые есть?

В ответ была тишина. Похоже, жителей либо эвакуировали, либо они сами сбежали, оставив все свои пожитки. Лишь в одном окошке на краю деревни горел свет, шкипер указал на него рукой и моряки двинулись к дому, прихватив свои припасы. Подойдя ближе, они распознали небольшую свечку на столе в горнице. Постучав, они стояли и ждали, когда хозяева выйдут к ним, но все было тихо.

– Идем? – переглянувшись с товарищем, шкипер открыл дверь и вошел в сени. Его встретил запах затхлости и чего-то приторно-сладкого, вызывающего тошноту. Они вошли на кухню, на которой горела свеча – пусто. Пройдя в горницу, моряки, наконец, нашли единственного жителя дома.

– Она живая хоть? – нахмурившись, спросил дозорный.

– Вроде… Мать… Мать, ты как? – наклонившись над кроватью, Виктор вгляделся в старое, покрытое морщинами, лицо.

– Minu poeg… mu poeg, anna mulle vett.

– Что она говорит? – шкипер развел руками.

– Воды просит, – ответил из кухни Смирнов, спешно перебирая посуду и ища ведро. Вскоре он появился из темноты и, приподняв старуху, приложил к её пересохшим губам металлическую кружку. Видимо, женщина настолько ослабла, что не могла глотать, и Виктор помог товарищу влить ей пару глотков, поддерживая голову. Старуха открыла глаза и полушепотом поблагодарила незваных гостей.

– Ema, kus kхik inimesed on? – спросил, наклоняясь, Симонов.

– Kьlas on tьhi, mu poeg, rohkem kui viiskьmmend aastat. Mohr tuli ja viimase elanikud lahkusid. Mohr tuli ja suletud vдravate… – она беспокойно шептала, пытаясь отдышаться.

– Что говорит? – шкипер зажег вторую найденную свечу и осветил лицо дозорного.

– Ерунда какая-то, говорит, что мор деревню опустошил, ушли все, – он вытер лицо и ушел на кухню. – Я еды поищу какой, печь разведу.

– Хм… мор… может и здесь пыль была… – Смутьянов почесал небритый подбородок. – Твое счастье, мать, что мы тебя наш…

Он глянул на изголовье кровати и наткнулся на полный строгости и осуждения остекленевший взгляд. Моряк даже отшатнулся, чуть не упав. Не отрываясь, достал из внутреннего кармана маленькое зеркальце, поднес его ко рту женщины – ничего. Он грустно снял шапку и накрыл лицо усопшей.

– Слав… Слава! Бабуля отошла – он с печалью посмотрел в темнеющий проход на кухню. Внезапно, моряк почувствовал железную хватку на своей руке – старуха с пергаментно-серым лицом схватила его, и он услышал тихий шепот.

– Vesi. Island. Time. Vesi. Saar…, – внезапно она расслабилась, отпустила руку Смутьянова и упала на подушки. Старуха не двигалась.

По спине Виктора стекал холодный пот. Из кухни пришел Симонов, увидел неподвижную женщину и тоже снял шапку.

– Вот горе-то… Сказала что? Вить, ты чего? – моряк внимательно всмотрелся в лицо товарища.

– Time. Vesi. Saar… Это как переводится? – ошарашено глядя на дозорного, Виктор часто дышал.

– Вроде как «вода, остров, время», а что? – нахмурился Симонов.

– Бабка перед тем, как богу душу отдала, повторяла. Фух, напугала самого до полусмерти… Приготовим её, похороним?

– Можно, только быстро. Времени у нас не много, да так бросать не дело. Везде горы трупов валяются, не до мертвых сейчас, – дозорный нахмурился, накрыл лицо усопшей и вдвоем они вынесли тело в сени, где хозяйничал морозный осенний воздух. Положив её на сено, вошли в дом, растопили печь. Скромную трапезу увенчал найденный котелок проросшей картошки и две стопки вина.

– Помянем? – сказал Вячеслав.

– Помянем… Пусть земля ей будет пухом, – Виктор залпом выпил вино и закусил дымящейся картофелиной. – Спасибо за еду и кров, божий человек.

Закрыли заслонку, поставили сапоги на загнёт и устроились на печи, постелив свою теплую одежду. Ночь прошла тихо, в тепле и сухости. Виктору снилась башня, торчащая из воды – это был не маяк, а фортификационное, оборонительное сооружение. Внутри непрерывно бегали кучи крыс, сгрызая все, что осталось от хозяев. Виктор чуть не закричал, когда обнаружил, что он – одна из этих длиннохвостых тварей, восседающих на вершине этой башни. Потом наступила темнота и больше он ничего не видел.

Утреннее пробуждение было спокойным, тихим и солнечным. Солнце забралось в кухню с первых секунд восхода, ничем не скрытое, заглянувшее прямо из-за леса. Виктор встал – печь уже остыла. Он, потирая глаза, выбежал на улицу, чтобы справить нужду. Уже возвращаясь, моряк почувствовал, что что-то не так. Чего-то не хватало. Это чувство настолько остро проявилось в нем, что он чуть не закричал от непонимания его источника. Что заставило его так беспокоиться? Что он забыл?!

Сдавленный крик дозорного привел Смутьянова в чувство: он мигом влетел в сени, откуда донесся звук и напоролся на закрывшего лицо руками Симонова. Тот, молча, стоял в сенях, прислонившись к стене. И только посмотрев на пол, выстланный сеном, Виктор понял причину своей внутренней истерии и крика товарища. Тело исчезло. Более того, исчезло и покрывало, в котором они вынесли старушку – словно кто-то перенес её отсюда, выкрав в ночи. Ни говоря друг другу ни слова, моряки кинулись внутрь, за секунды собрали вещи, без разбора покидали в мешки и выскочили из проклятого дома – машина завелась и стартанула с места. Прочь. В пыль.