Ничего не изменить - [18]

Встал и растер затёкшие руки. Маяк странно успокаивал его, словно уговаривал остаться своим убогим внутренним убранством. Старый моряк даже позволил себе на секунду поддаться мысли остаться на маяке и блаженно закрыл глаза. Тишина. Покой. Ничего не было. Сейчас он отправится обратно в Балтийск, выполнив свою задачу и попрощавшись с Жорой и Вячеславом. Волны будут тихими, небо мирным, а ветер теплым.

Жутким, леденящим душу, ударом было возвращение в реальность. Таким горьким оно показалось Вячеславу, что он чуть не зарыдал от отчаяния. Вдруг ему стало предельно просто и ясно – он стар и слаб, истинное чудо, что он пережил всё случившееся. Не стыдно, не больно, не обидно больше – просто старый человек, которому повезло. Больше не осталось никаких иллюзий у Смутьянова – он выдохся, ему страшно и нужна помощь. Ни он, ни Вячеслав не смогут долго прожить в здесь без чьей-либо помощи. Они умрут, рано или поздно, это неизбежно в новом мире. Но не сейчас, не сегодня.

Верный их спутник – закопченный чайник, был водружен на гибкие синие лепестки огня примуса. Смутьянов смотрел невидящим взглядом через окно на причал. Чайки качались на волнах и кричали. Восходило солнце, и шкипер отошел вглубь комнаты. При виде огня в небесах, начинало мутить. Мягко разбудил дозорного – «пять минут до подъема, товарищ матрос». Симонов открыл глаза и повыше натянул шерстяное синее одеяло.

– Доброго утра, Виктор.

– Что, тоже кошмарики прилетают? – Смутьянов усмехнулся, наливая чай себе в кружку.

– Нет, не то. Старый я, Витя. Слабый стал совсем. Вчера как увидал все это, так дух чуть вон не вышел. Думал, вот и час мой пришёл, – дозорный шумно выдохнул и не издал больше ни звука.

– Не ты один, – жестко сказал шкипер и снова уставился перед собой.

Завтракали молча, бесшумно, помешивая оловянными ложками чай. Ложки нагрелись, и от них шел легкий пар. Солнце ласково смотрело сквозь старую черную раму, вырисовывая на стене четыре квадрата. Допили чай и стали собираться – медленно, внимательно, по-стариковски.

Виктор проверил амбар рядом – была найдена ополовиненная бочка дизеля. Рядом с амбаром стояла моторная лодка. Они честно пытались найти смотрителя маяка или его журналы, но от него не осталось и следа, кроме старой кепки на гвозде внутри амбара. Погрузились на катер и отчалили. При выходе в море все нервы обострялись, видимо, море теперь всегда будет ассоциироваться с увиденным прошлым днём. Вода была беспокойна, но шкипер ровно и уверенно вел судно. Путь лежал через север на восток, в обход Саарема, мимо парка Вильсанди с островами.

Симонов прилип к радиостанции: вызывал кого-то на двух языках, слушал эфир, делал пометки карандашом о прослушанных частотах. Раз в полчаса он откладывал наушники и выходил размять спину на палубу. Смутьянов несколько раз тоже отвлекался, оставлял штурвал и смотрел с палубы на берег через бинокль. Там, где должны были быть города, было зарево и пустота. Скорее всего, там тоже горят дома и погибло много людей. Наблюдая одну и ту же картину, Виктор вздыхал и шёл снова за управление катером.

Они выплыли к группе островов на закате. Смутьянов, весь напряжённый, склонился над штурвалом и осторожно вёл катер вдоль них. Наконец, он приметил причал одного из кордонов и пристал к нему, выравнивая судно, пока дозорный крепил концы. Шагнув на твердую землю, Виктор насторожился. Ему почудилось, что в воздухе витает опасность, что-то резко отличало это место от других.

– Слава… а ну-ка стой, – шкипер положил руку на плечо товарища.

– М? Ты чего? – Вячеслав недоуменно взглянул на Смутьянова.

– Ты ничего необычного не заметил? Странное тут что-то.

– Хм, да нет, вроде. Лес как лес, домик вон, лесника видать, – дозорный пожал плечами.

– Нет, Слава, что-то тут не так. Прям в воздухе витает, ненормальность какая-то, – шкипер повел носом, но не мог сформулировать, что же именно его насторожило.

– В воздухе… обычный воздух, свежий. Лес, природа, птички поют.

– Вот оно! – Виктор многозначительно поднял палец. – Птицы! Слыхал? Вот они, целые и невредимые, поют!

– Чудны дела твои, Господи! Натурально, живы-здоровы и поют! – Симонов радостно поднял голову и заулыбался.

– Видать, тут уже этой дряни не было! Кто же по куску леса бить будет? Вот они и выжили, сердешные! – Шкипер махнул рукой и побежал к домику. – За мной, может люди есть!

Двое стариков с замирающими сердцами, словно дети в предвкушении праздника, побежали к лачуге и распахнули дверь. Их встретили запустение и пыль в лучах заходящего солнца. Здесь никого давно не было, домик был пуст, если не считать старый диван, несколько книжных полок и ящики вдоль стены. Снова и снова Виктор переживал чувство безвозвратно утраченной надежды. Внешне моряк всегда старался выглядеть крепче, грубее, серьезней, но это была лишь маска, которая не выделяла его среди простого морского и рабочего сословия. И вот, на склоне лет, он ощущал удары судьбы по хрупкому внутреннему миру, рушащие последние карточные домики веры в лучшее. А с надеждой и верой уходила сама жизнь – невероятно соблазнительным казалась Смутьянову возможность оборвать всё это, закончить, закрыть глаза и не открывать больше. Он так и сделал – закрыл глаза и упал от бессилия на колени, опершись руками на доски ветхого пола. Старый моряк плакал, стоя на четвереньках, не в силах перенести больше всего этого. Конец света начался для Виктора не с ударом ракет, а гораздо раньше – тогда, когда он был отправлен в запас, как бесполезная вещь. Все, что навалилось на него потом, было лишь подписью под договором о безоговорочной капитуляции старого человека перед трудностями жизни. Возможно, стоило перестроиться, остаться и привыкнуть к квартире, быту, забыть о море. Но теперь, когда ничего от прошлой жизни не осталось, к чему ему было привыкать, с чем смиряться? С холодом, болезнями, утратой надежды? Со скорой и неизбежной смертью? Так не будет её. Старуха с косой придет не сразу, не мгновенно, как в сказке, а будет медленной пыткой, длиной в неделю, месяц, год. Ничего не изменить. Он застрял посреди жизни и смерти.