Ничего, кроме страха - [35]

Им нужно было подыскивать какое-то другое жилье, и новой зарплаты вполне хватало на дом. Мама уговорила его попросить служебный автомобиль, что соответствовало директорской должности — «мерседес», например. Для него купили самую маленькую модель — темно-синий «мерседес 180». Других таких машин в городе не было. Папа подарил ей шубу из оцелота, она уволилась с сахарного завода и села рядом с папой в автомобиль. Он включил первую передачу, перешел на вторую, и они прокатились по Нюкёпингу. Это была их последняя прогулка по городу — вокруг папы с мамой стала образовываться полная пустота.

В 1959 году они переехали в красный кирпичный дом на улице Ханса Дитлевсена, и мама забрала из Айнбека свое приданое. Его доставили в товарном вагоне, выгрузили на вокзале и привезли к нам — и вот в нашем доме оказалась столовая из Клайн-Ванцлебена. Буфет, стол, стулья, серебро и вазы заняли свои места, мама и папа распаковали фарфор, а двуспальную кровать и платяные шкафы поставили в спальню. В гостиной раскатали ковры, и мама развесила картины. И, наконец, они открыли одну из бутылок вина, оставшихся от Папы Шнайдера, — это было вино 1892 года, очень дорогое. Папа пригубил его и сказал «О-о-о!», а мама рассмеялась — вино было кислым как уксус. Оно не вынесло такой жизни и испортилось. Мама представила себе, как партийный начальник в Восточной Германии, которому она дала взятку этим вином, наливает его в бокал, пробует и кривится. Достав пододеяльник с вышитым гербом их семьи, она постелила постель. Папа выглянул на улицу, запер дверь и улегся спать рядом с мамой, и мама казалась ему сном, приснившимся ему в какой-то чужой кровати в чужой стране.

По утрам луч солнца пробивался сквозь щель между занавесками и, подкравшись ко мне, словно тигр, лизал меня в щеку. Я всегда просыпался вовремя, тигр не успевал меня съесть, его уже не было рядом, но я слышал его рычание на улице. Я был уверен, что по улицам ходят тигры и львы, а иногда мне слышались звуки и других животных: павианов, попугаев — а забор вокруг нашего дома призван был защищать нас от хищников, как в «Пете и Волке».

Это я слышал зоопарк, я мечтал о нем с тех пор, как фру Кронов, наша классная руководительница, сообщила, что мы всем классом пойдем туда на экскурсию. Выстроившись парами, мы прошествовали через весь город, мимо вокзала, мимо леса Сёндер Кохэве в Народный парк Нюкёпинга, где в киоске у входа продавали спагетти для обезьян и мороженое для детей.

Коз можно было гладить, но вот козлы бодались, и мы бегали от них. Слева от входа находился медвежий грот, где без остановки вертелся на месте бурый медведь, танцем своим выпрашивая кусочки сахара. По лугу между коровами бродили антилопы, а в озере на тоненьких ножках застыли фламинго. Обезьяны грызли решетки, корчили рожи и тянулись к нам, выпрашивая спагетти, львы были тощие и облезлые, а посреди всего задрав вверх лапы лежала огромная черепаха — она была мертва. Повсюду стояла ужасная вонь, а у выхода сидел попугай — голубой ара, — он качался из стороны в сторону, пощипывая себя клювом и поглядывая на меня злым желтым глазом, и я долго не мог забыть его взгляд.

Так же парами мы, как ни в чем не бывало, брели назад к школе, а вслед нам ревели и рычали животные, и все эти звуки сливались в душераздирающий вопль, но в Нюкёпинге его не было слышно. Домой я принес фарфоровую фигурку, которую купил в киоске вместо конфет, — это был морской лев; мама поцеловала и обняла меня, а фигурку поставила на ночной столик. Там она стояла долгие годы, напоминая о моем первом походе в зоопарк, это был сувенир, принесенный из ада на землю.

Несколько раз в году мама с папой отправлялись в Германию за покупками. Мы садились на паром, и, когда он отходил от причала, столики в ресторане начинали подрагивать. Король Фредерик, королева Ингрид и принцесса Маргрете дребезжали на стенах в своих рамках. Женский голос на трех языках желал нам счастливого пути, и в течение сорока пяти минут в моем распоряжении оказывался магазинчик, где все продавалось без налогов. Потом мы отправлялись дальше в Любек, гуляли там по пешеходной торговой улице, заходя во все магазины. Я примерял выбранную мамой пеструю рубашку и с ужасом думал о том, как приду в ней в школу. Мы обедали в «Ратхаускеллере» — ели венские шницели с картошкой фри, после заходили в кондитерскую, где делали марципан «Нидереггер», мне заказывали итальянское мороженое, мама пила кофе, выкуривала сигариллу и говорила: «Такого марципана в Дании не купишь». Возле нее стояли пакеты с покупками: перчатки, туфли и платье из магазина «Егер», — и папа соглашался с ней, в Дании и нормальных сосисок-то, и нормального шоколада не купить, а после мы отправлялись в страну молочных рек и кисельных берегов, где все лучшее было собрано в одном месте, и называлось оно «Сити Гросмаркт».

Магазин этот был все равно что собор, и даже тележки для покупок там были такого размера, что катить их можно было только вдвоем. Мы шли по проходам вдоль полок и, казалось, видели все через увеличительное стекло. Огромные маринованные огурцы и столько сортов чипсов, сколько я никогда в жизни не видел, а еще нескончаемые цветные трубочки с шоколадным драже «Смартис». Папа забивал багажник ветчиной, квашеной капустой, консервированными сосисками, мармеладом, солеными палочками, шоколадом, вином и водкой. На обратном пути машина основательно проседала — встречные автомобили сигналили нам, потому что мы слепили их фарами. Когда мы приезжали домой, папа одну за другой доставал все покупки, выкладывал их в гостиной и фотографировал добычу. Потом забивал продуктами кладовую в подвале и делал записи в своем ежедневнике, не забывая указывать цены и количество купленного: «Магги», «Доктор Уоткер», «Нутелла». Усевшись за кухонный стол, мы ели франкфуртские сосиски, мама подавала их с горчицей и свеклой, одобрительно повторяя «м-м-м», папа кивал и доставал себе из кастрюли следующую. Казалось, они делают запасы на случай войны, и в каком-то смысле так оно и было.