Ничего, кроме страха - [34]

Все дело было в том, что мама к тому времени продала одну из оставшихся от Папы Шнайдера картин, не сказав об этом папе, и тайно открыла счет в Германии, куда положила свою часть денег — Ева и бабушка тоже получили свои доли. Эти деньги помогали маме подсластить жизнь и противостоять миру. От этого мира ей приходилось отбиваться, ведь над ней издевались и распространяли всякие сплетни. К тому же мама еще отвечала за лабораторный анализ содержания сахара в свекле. Именно от этого процента зависело, сколько крестьяне получат за свой урожай, они жаловались и говорили, что она занижает цифры, но она и на малую долю не соглашалась ничего изменить. Даже руководство завода высказывало недовольство, ведь ее взяли на работу по распоряжению директора Арндта-Йенсена, не согласовав ее кандидатуру с ними.

Трудно было найти человека, который к ней хорошо относился, а она еще больше портила все тем, что «изображала из себя важную даму», как говорили у нее за спиной. Когда пришла пора ежегодного летнего пикника хористов Браги, куда приглашали и родственников, оказалось, что мамы нет в списке гостей, и папа решил выйти из хора. Он был хорошим вторым тенором, к тому же играл на тромбоне, а когда-то состоял в молодежном оркестре, но единственное музыкальное произведение, которое в моей памяти с ним связано, — это пластинка хора Браги «Как зелен лес и свеж». Он всегда ставил ее в новогодний вечер — мы сидели в гостиной, на елке в последний раз загорались свечи, а когда пластинка заканчивалась и его спрашивали, что бы он еще хотел послушать, он отвечал, что не любит музыку.

«Она — идеальная жена», — сказал он на собрании масонской ложи, когда затронули немецкий вопрос, и потом брел домой в своем фраке, словно с похорон. Мама поинтересовалась: а что же произошло на собрании? Но ему было стыдно рассказывать, и он ничего не ответил, а переодевшись, с такой силой хватил кулаком по цилиндру, что шляпа совершенно сплющилась. Позднее в тот вечер он все рассказал — не мог не рассказать. Он пытался все объяснить, взвешивал каждое слово, но лучше от этого не становилось. Оказалось, что вопрос стоял так: либо масоны, либо мама — и папа больше никогда не надел шелковую шляпу.

А дальше — одно к одному: он покинул отделение гражданской обороны и перестал посещать фотостудию. Фотография была его главным увлечением, в письменном столе хранились сотни фотографий: петляющая проселочная дорога, золотые овсяные поля, идиллические хутора, прекрасные виды, Мёнс Клинт и дворец Ольхольм. Его фотографии были похожи на открытки, только на них не было людей — постепенно они исчезли и из его жизни. Папа приглашал гостей на ужин, мама готовила Sülzkoteletten — изящно украшенное маринованными огурцами и морковью свиное заливное, гости налегали на еду и принимались подпевать, когда мама садилась к роялю, но никто из них никогда не приглашал родителей с ответным визитом. Круг их общения все больше сужался, отпали даже папины друзья детства, никто больше не хотел встречаться с ними — и мама презрительно пожимала плечами, называя их пролетариями.

Для папы стало страшным потрясением, когда мама заявила, что ему следует уволиться из «Датской строительной страховой компании», это было последним прибежищем отца — и он разрыдался. Вообще-то он никогда не плакал, ни разу в жизни, а тут какие-то странные, глухие звуки. Мама успокаивала его и объясняла, что да, конечно, он работает в компании, но он всего лишь… обычный служащий, так ведь? Генри Мэйланд получил должность в результате удачной женитьбы, но толку от него не было никакого. Он бездельничал, сидя в своем кабинете, потому что был зятем Дамгора, а отец тем временем вел все дела компании — и на самом деле директором должен быть он.

Отец уволился — он всегда слушался маму — и скрепя сердце отправился в Копенгаген, нашел Иба и попросился на работу в его фирму. У Иба было рекламное агентство, он жульничал, пускал всем пыль в глаза и пил, как обычно. У них только что появился новый клиент, немецкий синдикат «И. Г. Фарбен», вот уж они вытянут денежки из этих немецких ублюдков, говорил Иб со смехом, при этом все время суетился и демонстрировал непомерные амбиции. Мама говорила, что папе не стоит обращать на все это внимание, а следует подождать, что будет дальше. Прошел месяц, и еще полгода — и тут, наконец, зазвонил телефон. Это был юрист Виктор Ларсен, член правления «Датской строительной страховой компании». Дамгор умер, и они хотели бы снова пригласить отца на работу. Отец был согласен на все, но мама твердо стояла на своем: он должен выдвинуть свои требования. Она и слышать не хотела ни о чем другом, кроме должности директора. Вернувшись домой после совещания в компании, отец сиял. Он никак не мог поверить, что стал директором! Ну, почти директором — его назначили заместителем!

Отцу так никогда и не удалось добиться полного признания в компании, в которой он проработал 49 лет и 8 месяцев, — ему пришлось смириться с тем, что он подчиненный бездельника Генри Мэйланда, и целовать руку его жене — мама ее терпеть не могла. Папа получил должность и занял новый кабинет — маленькую комнатку на первом этаже, а к кабинету Мэйланда — с кожаными креслами и огромным письменным столом — вела отдельная лестница. В связи с назначением после заседания правления был устроен обед. Мама приоделась и сделала прическу, она была красива, как кинозвезда — папа даже испугался — и совершенно затмила фру Мэйланд, показав копенгагенскому начальству, кто здесь жена директора. Папа распрямил плечи, стал еще выше ростом и почти уперся головой в небо, и тут она сообщила ему, что ждет ребенка.