Незримые твари - [7]

Когда я просила полицейские снимки со времени происшествия, дневная медсестра отвечала мне:

- Нет, - Фото лежали в картотеке в комнате медперсонала, и, казалось, любой может затребовать их, кроме меня. Та медсестра говорила:

- Доктор считает, что на данный момент вы и так достаточно пережили.

Та же самая сестра пыталась свести меня со счетоводом, чьи волосы и уши обгорели при неполадке с пропаном. Она представила меня студенту-выпускнику, который утратил речевой аппарат, когда приболел раком. Мойщику стекол, который пролетел три этажа и стукнулся головой о бетон.

Так и говорила: "неполадка", "приболел", "стукнулся". Маленькая неприятность адвоката. Мое большое происшествие.

Каждые шесть часов сестра Катерина является проверить мои признаки жизни. Замерить пульс по секундной стрелке своих мужских наручных часов, толстых и блестящих серебром. Обернуть мою руку в нарукавник для измерения кровяного давления. Померить мне температуру, - для этого она заталкивает в мое ухо что-то вроде электрошокера.

Сестра Катерина была из тех монашек, которые носят обручальное кольцо.

А женатые люди часто считают, что ответ на все - любовь.

Перенесемся в день большого происшествия, когда окружающие проявляли такую кучу внимания. Люди, те ребята, которые пропустили меня без очереди в кабинет неотложной помощи. То, как на своем настояла полиция. В смысле, принести больничную простыню с надписью "Мемориальный госпиталь Ла Палома", отпечатанной по краю нестираемым синим. Сначала мне внутривенно влили морфий. Потом усадили на каталку.

Большую часть этого я не помню, но дневная медсестра рассказала мне про полицейские снимки.

Картинки на этих больших глянцевых фото 8x10 так же милы, как все остальные в моем портфолио. Они черно-белые, сообщила сестра. Только в этих самых снимках восемь-на-десять я сижу на каталке, прислонившись к стене кабинета неотложки. Присутствовавшая при этом медсестра провела десять минут, разрезая на мне платье эдакими маникюрными ножничками из операционной. Сам процесс я помню. То было мое хлопчатобумажное открытое платье от "Эспре". Помню, что когда заказывала его по каталогу, едва не заказала пару таких: они так удобны, так свободно держатся, пускают ветерок сквозь рукава, а тот приподнимает оборку в талии. А если ветерка не будет - покроешься испариной, а хлопчатобумажная ткань облепит тело, как дюжина фиговых листочков, - только при этом платье на тебе почти прозрачно. Выходишь в патио, - и как же это здорово: словно миллионы прожекторов выделяют тебя в толпе; или заходишь в ресторан, когда снаружи под тридцать, и весь мир оборачивается и смотрит на тебя, будто тебе только что вручили какую-то серьезную награду за отличия в некоем крупном достижении всей жизни.

Вот так оно бывало. Помню внимание такого типа. Оно всегда накалено под тридцать по Цельсию.

И припоминаю свое нижнее белье.

Прости, мам, прости, Бог, но на мне была только маленькая передняя заплаточка с эластичной резинкой вокруг талии и одной лишь завязкой, которая следует по впадине зада и крепится к той же передней заплатке. Телесного цвета. Такая завязка, идущая по щели, - то самое, что кругом называют "ниткой для жопы". Я носила нательную заплатку именно ради того момента, когда хлопчатобумажное платье становится почти прозрачным. Никогда ведь не предвидишь, что все закончится в комнате неотложной медпомощи, платье на тебе разрежут, а детективы будут фотографировать твою персону, приткнувшуюся на каталке с капельницей морфия в одной руке и францисканской монахиней, орущей в другое ухо:

- Делайте снимки! Быстрее делайте снимки! Она продолжает терять кровь!

Нет, серьезно, это было веселее, чем звучит.

Веселье началось, когда я сидела, развалившись на каталке как анатомически правильная тряпичная кукла, одетая лишь в эту заплаточку, а лицо у меня было точь-в-точь как сейчас.

А полиции пришлось попросить монашек прикрыть мне грудь простыней. Чтобы спокойно делать снимки, ведь детективов очень смущало, что я сижу топлесс.

Перенесемся в тот момент, когда мне отказались предъявить фото, - один из детективов сказал тогда, что если бы пуля прошла на два дюйма выше, то я была бы мертва.

Не понимаю, к чему все это.

А на два дюйма ниже - и я бы распарилась в пикантном открытом хлопчатом платье, уламывая парня из страховой компании отказаться от расследования и заменить окно в моей машине. Потом сидела бы у бассейна, покрытая кремом от загара, рассказывая паре симпатичных мальчиков, как ехала по шоссе в Стингрей, и вдруг - какой-то камень, или я там не знаю что, - но боковое окно прямо взорвалось. А симпатичные мальчики сказали бы - "Ого!"

Переключимся на другого детектива, который обыскал салон моей машины на предмет пули, осколков кости, всего остального, - этот детектив заметил, что машину я вела с опущенным наполовину стеклом. "Окно машины", - заявил мне этот парень поверх глянцевых снимков со мной в белой простыне, - "Окно машины всегда должно быть закрыто или открыто полностью". Он, мол, и припомнить не может, сколько раз видел автомобилистов, обезглавленных окнами в транспортных происшествиях.