Незримое, или Тайная жизнь Кэт Морли - [132]

Я нашла Вашу сумку, которая была возвращена в дом. Я нашла все, что в ней было, и еще бинокль Альберта. Я знаю Вашу тайну. Тайну, ради которой Вы готовы идти в тюрьму. Но готовы ли Вы умереть за нее? Ведь Вас могут повесить! И какая будет польза от Вашей репутации теософа, когда Вы лишитесь имени человека? Неужели Ваше драгоценное Общество оставит Вас в своих рядах после того, как Вас признают убийцей? Сомневаюсь. Сомневаюсь. Так зачем же упорствовать в молчании? К чему это приведет? Приближается день суда. Времени осталось мало. Если Вас повесят, что тогда? Неужели этого Вы хотите, неужели думаете, что даже если ваша жизнь сейчас оборвется, то имя будет жить вечно? Что Вы навеки останетесь теософом, который добыл доказательства существования эльфов? Вот что я Вам на это скажу: они не стоят того. Уже и так нашлись люди, которые опровергают Ваши доказательства, а дальше их число будет только расти. Вас забудут, как и Вашу работу. Скажите правду, начните все сначала! Ваш отец скорее предпочтет, чтобы его сын оказался неудачливым теософом, даже мошенником, чем убийцей, в этом я убеждена.

В какой-то момент я поверила в Ваше благородство, поверила, что Вы пожертвовали собой ради Альберта. Однако это глупое предположение. С чего бы Вам так поступать? Все, что Вы делали, Вы делали лишь для себя, с того самого момента, как только появились в моем доме и перевернули все с ног на голову. Господи, зачем Вы вообще появились! Как бы я хотела, чтобы этого никогда не случилось, чтобы Кэт была жива, даже если бы и сбежала с Джорджем. Между прочим, знаете ли Вы, что она моя кузина? Она написала мне об этом в письме, которое я должна была найти после ее исчезновения. Наверное, еще недавно я не поверила бы в то, что мой дядя мог зачать ребенка с одной из служанок, а потом отправить этого ребенка ко мне в дом, не предупредив меня. Теперь же я понимаю, что мужчины способны сделать что угодно, если это отвечает их интересам. Они сделают что угодно.

Я уверена, что беременна. Симптомы становятся все более и более явными. Мне кажется, я должна сообщить Вам об этом, хотя и понятия не имею, нужна ли Вам эта новость. Произведет ли она на Вас хоть какое-то впечатление. Сама же я совершенно выбита из колеи смятением, радостью и сомнением. Да, радостью — неужели в этом доме еще может поселиться радость? Снова? Радость, смех или веселье. Все, что я хотела, — ребенок, и вот теперь я понимаю, насколько верна поговорка, что мы должны быть осторожны в своих желаниях. Альберт похож на призрака. От него леденеет весь дом. От него леденею я. От своего мужа. Я не говорила ему о ребенке. Как я могу? Хотя скоро он сам увидит. И что тогда? Меня тоже сотрут с лица земли? Это будет конец и для меня? Так не может продолжаться, мы не можем так продолжать. Что-то необходимо изменить. Правда должна выйти наружу. Я не могу нести эту ношу в одиночку, она слишком тяжела. Я чувствую, как ее тяжесть день за днем ломает меня. Я спрятала все вещи, какие нашла в то зловещее утро. Они остались, и они хранят свою историю. Правда ждет, чтобы Вы объявили ее, мистер Дюрран. Если Вы заговорите, я Вам помогу. Клянусь. Я расскажу всем о своей роли в этом деле, о роли Альберта, и я понесу положенное наказание. Возможно, ко мне проявят милосердие, узнав, что я действовала из страха и из любви к мужу. Возможно, не проявят. Но что тогда будет с ребенком? Что случится с ним? Я не знаю, как мне быть. Помогите мне.

Эстер Кэннинг

2011 год

Лия потратила неделю на чтение полицейских отчетов по делу Кэт Морли и на поиски газет, датированных последними месяцами 1911 года, где освещался суд над Робином Дюрраном. Она рассматривала его фотографию, которую печатали всякий раз, когда появлялись новости о нем: красиво изогнутая верхняя губа, которую она запомнила у мертвого солдата, найденного за много миль отсюда, в Бельгии. Ей становилось не по себе при мысли, что два этих лица, живое и мертвое, — лицо одного и того же человека. Его признали виновным в умышленном убийстве, было объявлено, что убийство произошло на почве страсти, поскольку у Кэт была скверная репутация, а кроме того, ее обнаружили в одной нижней рубашке. По этой же причине суд присяжных советовал проявить милосердие, и Дюррана приговорили не к повешению, а к пожизненному заключению. Только у одного человека, кажется, имелись сомнения по поводу этого дела, которое сочли совершенно простым. Представитель Министерства внутренних дел профессор Палмер отметил, что на рубашке Кэт не так много крови, как должно бы быть, если во время нападения и убийства она действительно была в одной рубашке; кроме того, если встреча носила любовный характер, хотя и сложилась неудачно, то, по его мнению, весьма странно, что она договорилась с другим своим любовником, Джорджем Хобсоном, бежать в то же самое утро. Кроме того, она аккуратно сняла платье и старательно сложила его. Так едва ли ведут себя люди, охваченные любовной страстью. Также на лице девушки сохранились осколки стекла, взявшиеся неизвестно откуда.

К делу было добавлено задним числом еще одно показание миссис Софи Белл, кухарки и экономки из дома викария. Миссис Белл сделала его через несколько недель после предварительного разбирательства и вскоре после суда над Робином Дюрраном, утверждая, что обнаружила в кухне дома викария окровавленное полотенце в утро убийства, но впоследствии полотенце исчезло. На вопрос, почему она не сообщила об этом раньше, экономка ответила, что в тот момент была в таком потрясении и расстройстве, что вспомнила о полотенце только недавно. Она также утверждала, что викарий с женой ведут себя очень странно, они сильно переменились со времени убийства, но при этом миссис Белл подчеркивала, что они всегда были хорошими и добрыми хозяевами и что происшедшие в них перемены вызваны исключительно потрясением. Имелась также служебная записка от профессора Палмера, где он предлагал включить эти показания в список остальных показаний, представленных в суде, а также провести еще одно расследование и допросить обитателей дома викария, однако к его рекомендациям не прислушались.