Незнакомец. Шелк и бархат - [68]

— Я исхожу из того, что существуют свидетели, готовые подтвердить, что вы действительно были в Мальме.

— Конечно, человек пять или шесть. Послушайте, комиссар. Вчера у меня случилось помутнение рассудка. На самом деле я вовсе не ревнив, и мне совершенно нечего бояться этого бледного гомосексуалиста Жака, просто Вероника любила иногда показаться на людях то с одним, то с другим известным мальчиком, принадлежащим к творческой богеме, вот и все.

— Вы считаете, что он гомосексуалист?

— Не-ет, — проговорил он, и в его светло-карих глазах появилось виноватое выражение. — Глупо, конечно, говорить так, и это достаточно ясно иллюстрирует, что я все еще немного не в себе. Разумеется, я не могу этого утверждать и, кроме того, совершенно неважно, гомосексуалист он или нет. В нем есть непередаваемый шарм, и он, без сомнения, куда более интересный и приятный кавалер, чем я. В этом смысле он очень подходил Веронике, и, уж поверьте мне — сексуально распущенной она никогда не была.

Кристер холодно наблюдал за ним сквозь облако табачного дыма.

— У меня еще много вопросов к вам, господин Турен, относительно вашей покойной жены. Пожалуйста, приготовьтесь к тому, что вы снова можете нам понадобиться в течение дня. К слову сказать — вы хотите увидеть ее?

— Да, — просто ответил он, — Да, хочу.

— Инспектор Оскарссон позаботится о вас. Думаю, вам надежнее всего будет и в дальнейшем ездить в нашей служебной машине.

— Надежнее? В каком смысле?

— В половине первого эта новость была передана по радио. По городу скоро разойдутся вечерние газеты. Если вы не особенно горите желанием давать интервью по телевидению…

— Нет-нет, спаси бог! В таком случае я предпочитаю вашего усердного и молчаливого инспектора.

Он слегка поклонился и сказал таким тоном, словно они прощались после деловой встречи:

— Спасибо. Всего доброго, до свидания.

Кристер задумчиво посмотрел ему вслед. Он не представил надежного алиби, и многое в его рассказе следовало перепроверить. Кристер чувствовал, что последующие беседы будут проходить несколько жестче. Но сначала необходимо было дать возможность двум последним свидетелям, оставшимся в ателье, уточнить и дополнить те весьма странные показания, которые они дали ранее в присутствии Палле Давидсона и его магнитофона. Кристер решил допросить их одновременно и сразу же отметил какое-то скрытое напряжение, проходящее между ними, хотя оба они изо всех сил старались казаться спокойными и безразличными.

Ивонне Карстен уютно уселась в густавианское кресло, и светло-зеленый кафель печи создал своеобразный фон, который еще больше подчеркивал ярко-зеленые краски ее наряда, ее высокомерное лицо с иссиня-черными зачесанными назад волосами, изящные линии ее красивых ног, согнутых строго под прямым углом. Жак невольно нашел себе столь же характерный живописный фон, подтянув к себе зеленое бархатное кресло с высокой спинкой и поставив его перед темно-красной бархатной драпировкой на стене. Он же и подал первую реплику.

— Ты вспомнил меня или нет?

— И да, и нет, — сказал Кристер. — Я пытаюсь восстановить в памяти, как ты выглядел без этой бороды, потому что это было довольно давно.

— Двенадцать лет назад.

— Боже праведный! Тогда ты, наверное, еще ходил в коротких штанишках.

— Нет, мне было уже двадцать два, я учился в Старом Институте и часто занимался в Гуманитарной библиотеке. Ты тогда часто появлялся там в связи с расследованием убийства. В принципе, оно касалось людей, которых я знал только понаслышке, но все равно, это была жуткая история.

— А теперь…

— А теперь, — горько рассмеялся он, — Ивонне обвиняет меня, прямо или косвенно, в том, что я — убийца Вероники.

— Я никогда не говорила ничего подобного! — возразила ослепительная манекенщица. — Я сказала, что ты был здесь с ней вчера вечерам в девять часов, вот и все. И в этом я готова поклясться.

— А я говорю, что ты сбрендила. Это просто неприлично — утверждать такую злонамеренную чушь.

— Я думаю, — вмешался Кристер, — что мы попросим фрёкен Карстен описать, что именно она видела и слышала. Итак, вы своими глазами видели госпожу Турен и Жака здесь в ателье?

— Не-ет, — проговорила Ивонне, но продолжал» упрямо:

— Конечно же, я не могла их видеть, потому что он не открыл мне.

— Почему он — или кто-то другой должен был открыть вам дверь, когда у вас есть свой собственный ключ?

— А, ключ! Ну что вы, я не ношу его с собой — делать мне больше нечего, как таскать с собой в сумочке кучу тяжелых дурацких ключей.

— Если вас не пустили сюда — что же вы тогда видели?

— Машины.

Кристер имел неосторожность посмотреть прямо в ее широко открытые глаза и почувствовал, как его способность логически мыслить устремилась к нулю.

— Машина Вероники стояла возле ратуши, а Жак припарковал свою ниже по Шелегатан.

— Восхитительно! — воскликнул Жак. — Ты хочешь засадить меня в тюрьму за убийство, потому что видела две машины. Ты, которой в жизни не отличить «фольксваген» от «бентлей» и «вольво» от трактора. Ну-ка, быстренько, расскажи комиссару, какая у меня машина.

Она вскинула голову.

— Белая.

— Разумеется. Правда, весенним вечером на каждой улице Стокгольма можно без труда насчитать десяток белых матиц. Так какой же марки моя машина?