Незнакомец. Шелк и бархат - [20]

— Но суд, — пробормотала я, — ведь суд признал тебя виновным. Тебя осудили на десять лет не только на основании твоего собственного признания.

— Нет, конечно нет, я это уже говорил. Против меня было множество косвенных улик. Хуже всего было то, что я и Роберт открыто враждовали — это хором подтвердили все местные жители. Кроме того, мы были одни там на Черном Склоне, и в руке у меня по-прежнему была двустволка, когда…

— В этом-то все и дело! — нетерпеливо выпалила Нина и, сама того не заметив, стала говорить ему ты. — Если бы ты действительно убил того несносного парня, ты бы не стал, как дурак, сидеть с этим ружьем в руке и ждать, пока прибегут люди и увидят тебя в этом положении. Тогда ты постарался бы выкинуть его в окно или вложить в руки этому, как его там…

— Все это очень мило с твоей стороны, но из тебя не получился бы хороший адвокат. Ты забываешь одно исключительно важное обстоятельство во всей этой трижды проклятой истории.

Она надула губы, как ученик, которому не дали до конца ответить старательно вызубренный урок.

— Какое именно?

— Что я был в шоке, в полусознательном состоянии, потерял память. Как боксер в нокауте, который уже не в силах подняться. Я был не в состоянии осмысливать свои действия и даже понимать, что происходит.

— Вот именно, — упорствовала Нина. — Тот момент, когда ты был в отключке — самый неясный во всей этой истории. Ведь именно в эти минуты кто-то другой мог убить этого парня и вложить ружье, твое ружье, тебе в руки. Ты никогда не задумывался над такой возможностью?

— Я? Задумывался ли я? О, господи! Почему, по-твоему, я здесь? И почему я написал Кристеру Вику?

И тут отдельные кусочки мозаики разом встали на место. Я посмотрела на него так пристально, что он спросил встревоженно:

— Что такое, Пак? О чем ты думаешь?

— Ты сказал Лидии Ульссон, когда мы сидели на крыльце, что цель твоего приезда в Змеиное Озеро — найти правду.

— Да.

— Правду о том, кто же на самом деле убил ее сына?

Я старалась смотреть на него таким же проницательным и твердым взглядом, как и он на меня.

— Ты допускаешь вероятность того, что его все-таки убил ты сам?

— Да, несомненно.

Я вздохнула печально, но с некоторым облегчением.

Нина же не скрывала своего разочарования.

— Ты совершенно безнадежен. Будь я на твоем месте, я была бы просто в бешенстве, я бы из-под земли достала того негодяя, который замешан в этой истории, чтобы разорвать его на клочки. А ты, ты сидишь, как истукан, и говоришь, далее глазом не моргнув: «Разумеется, не исключено, что в убийстве виноват я. Однако вполне вероятно, что это был кто-то другой. Вот и все, что я могу сказать по этому поводу».

— Нет, Нина, дитя мое, — сказал он мягко. — Я мог бы сказать по этому поводу гораздо больше, чем ты думаешь. Но ты должна понять одну вещь. Десять против одного за то, что я все-таки виновен. Долгое время после суда я, как и те, кто меня судил, был уверен в том, что так оно и есть. И только в последние годы моего заключения в голове у меня начали бродить сомнения.

— Почему? — спросила я. — Случилось что-нибудь необычное?

— Да, случилось. И это, в свою очередь, вроде бы начало пробуждать мою дремавшую память. Нет, нет, — покачал он головой, увидев наше любопытство и нетерпение, — это не значит, что она вмиг очнулась, как спящая красавица. Но мне все чаще стали мерещиться смутные видения того злосчастного вечера. Разумеется, я поначалу подозревал, что это всего лишь галлюцинации, что я принимаю желаемое за действительное, что это — как мираж в пустыне, иногда мне казалось, что я путаю последовательность событий, но эти слабые проблески заставили меня задуматься. И я думал, думал, думал — так, что чуть не сошел с ума. Мне стало легче, когда я вышел из тюрьмы — я переехал в Норвегию и начал строить свою жизнь заново, так что у меня не было времени оглядываться назад и размышлять. Хотя внутри все время что-то побаливало, словно старая рана. Подумать только, если… если…

Он не мог скрыть своего возбуждения. Он сглотнул несколько раз, так что кадык у него на шее подпрыгнул вверх-вниз, его зрачки расширились, глаза лихорадочно блестели.

— Вы понимаете? Вы понимаете, что для меня значит наконец добиться ясности?.. Даже если бы я получил доказательства моей собственной вины, доказательства, которые положили бы конец моим сомнениям, моим надеждам — это все равно было бы для меня облегчением. Но… но вы, конечно, вряд ли можете понять меня, ведь вы никогда…

— Мне, например, все предельно ясно, — серьезно сказала Нина. — Должно быть, куда приятнее отсидеть за решеткой, если ты это заслужил, если ты действительно укокошил парня.

— Слово «приятнее» здесь, пожалуй, не совсем подходит, — сказал Эрланд. Он расслабился и помягчел, кажется, даже улыбнулся девушке. — Но ты правильно поняла, о чем идет речь.

«Нет, — подумала я про себя, — речь идет о чем-то куда более таинственном и ужасном».

— Эрланд, что это за обрывочные воспоминания, которые преследуют тебя? — спросила я. — Они касаются только тебя и Роберта? Или в них присутствует кто-то еще?

И снова я увидела, как тяжелые веки опустились, словно занавес.