Незнакомец. Шелк и бархат - [17]

— Пятнадцать лет назад… Ей был двадцать один год, мне — тридцать.

— А Лаге? Какую роль он играл?

— В наших отношениях? Тогда — никакой. Хотя… хотя я просто никогда им особо не интересовался. И в этом, наверное, была моя ошибка. Да, пожалуй, именно в этом и была моя ошибка.

Я почувствовала, что он наконец в состоянии говорить.

— Пойдем посидим в кухне, — предложила я. — Там мы сможем зажечь огонь. И выпить виски Эйе и Кристера — они заслужили это наказание.

Но не успели ми выпить по глотку согревающего напитка, как Эрланд, сидевший у окна, воскликнул:

— Кто-то приближается к дому. Да это… Не может быть! Это Лидия Ульссон.

Мы встретили ее на крыльце и уселись там, потому что она предпочла на заходить в дом. Она очень устала, седые волосы, расчесанные на прямой пробор, растрепались, грубые ботинки были поцарапаны и перепачканы глиной.

Она завела разговор о погоде, об урожаен прочих подобных вещах, чтобы отдохнуть и собраться с духом, прежде чем перейти к делу. Я украдкой погладила ее сухую морщинистую руку. Эрланд заботливо принес ей стакан воды и неуверенно опустился на деревянную скамью напротив нее.

— Неужели Лидия в свои шестьдесят семь лет пришла пешком через лес от самого Плоского Холма?[10] — сказал он.

Она посмотрела на него своими добрыми умными глазами.

— У Эрланда хорошая намять. Да, я шла пешком, и мне нелегко далась эта прогулка.

— Но ведь Агнес и Лаге недавно были здесь, — сказала я. — И они точно были на машине. Разве они не проехали мимо госпожи Ульссон по дороге?

— Ох, да. Сперва Агнес, она неслась, как безумная, а потом настал черед Лаге, он ехал на нашей старой машине и торопился еще пуще. Однако я свернула с дороги и спряталась в лесу, потому что мне как-то не с руки было являться сюда в их сопровождении.

Она замолчала и задумчиво допила воду из стакана.

— Бьёрн-Эрик рассказал, что Эрланд здесь, в Змеином Озере, так что я прикидывала и так, и сяк, как мне себя вести, но потом я решила пойти и разыскать тебя.

— И чего же хочет Лидия? — спросил он печально и виновато. — Снова разворошить прошлое? Упрекнуть меня? Да, Лидия — единственный человек, который имеет полное право винить меня…

Она покачала головой.

— Что толку от упреков? Как бы то ни было, я не виню Эрланда. Я слишком хорошо знаю, каков был Роберт. Нет, я пришла потому, что легче знать все, как есть, чем все время думать об этом и бояться.

— Знать? Что именно?

— С какой целью Эрланд приехал сюда. Чего он хочет, что ищет…

У меня возникло чувство, что два человека, сидящие со мной на крыльце, этот тихий сдержанный незнакомец и смущенная женщина в мятом поплиновом пальто, хотя и относятся друг к другу без вражды, ведут тем не менее непонятный мне поединок, где каждое слово наполнено глубоким смыслом. Ее натруженная рука вздрогнула под моей ладонью, когда он лаконично произнес:

— Правды.

Сказав это, он наклонился вперед, вглядываясь в ее круглое морщинистое лицо.

— Мне… мне кажется, что Лидия нисколько не удивлена. Может быть, испугана, но не удивлена.

— Нет, — тяжело проговорила она. — Я ждала этого. Но ты не спешил. Восемь лет ты не беспокоил нас.

— Восемь? О… Лидия хорошо осведомлена. Я не собирался возвращаться. Я уехал за границу, старался научиться жить дальше с моими сомнениями и неизвестностью. Но понял, что я не могу.

— И что… что теперь будет?

— Я сам этою не знаю, Лидия. Я знаю только, что…

Час назад такой же драматичный, но гораздо более эмоциональный диалог между Эрландом Хеком и Агнес Линдвалль был неожиданно прерван ее мужем. Теперь все повторилось точь-в-точь с удручающим однообразием.

На лужайке появился топающий ногами, кричащий и ругающийся Манфред Ульссон. В своем незастегнутом неопрятном пиджаке и в выцветшей зеленой войлочной шапочке на лысом черепе он был более всего похож на огородное пугало, однако Лидия умоляюще сжала руку Эрланда и прошептала:

— Ради бога! Не дай ему устроить скандал.

Однако выполнить эту просьбу было нелегким делом, поскольку все усилия Манфреда Ульссона были направлены именно на то, чтобы устроить настоящий и далеко не безопасный скандал. Он размахивал в воздухе толстой черной палкой и грозя блестящей металлической ручкой своей жене и Эрланду, рычал в такой злобе, что все лицо его налилось кровью:

— Опять этот дьявол нечистый явился сюда, чтоб его… Ты что, старуха, совсем ополоумела, что бегаешь по лесу, чтобы встретиться с этим… с этим кровопийцей, который умышленно отправил на тот свет твоего собственного сына?

Эрланд Хёк стоял неподвижно, и его холодные глаза и спокойный голос несколько остудили пыл разъяренного старика, когда он проговорил:

— Запомни три вещи, Манфред Ульссон. Первое — я был осужден за непреднамеренное, а не за умышленное убийство. Второе — я отбыл свой срок сполна. И третье — возможно, что дело еще не до конца выяснено. А пока закончим на этом.

Он поклонился Лидии Ульссон, втолкнул меня в дверь и запер ее за собой.

В кухне он залпом выпил свой стакан виски. Некоторое время до нас доносились возмущенные крики и ворчание Манфреда, затем Лидия увела его — и наступила пугающая тишина.

Мы сели друг против друга с двух сторон от кухонного стола, и я наконец осмелилась заглянуть в его серьезные и печальные глаза.