Незнакомцы в поезде - [91]

— Та-ак, — медленно промолвил Оуэн. — Значит, если этот парень был ненормальный, как вы сказали… Такое же мнение высказал в конце концов и суд, что он был сумасшедший, правильно?

— Да.

— Представляю, как вы чувствовали себя после этого. Но если это была только беседа, вроде той, что вы сказали, то я не знаю, за что вам себя так уж сильно винить.

Гай смотрел на Оуэна, не веря собственным ушам. Может, тот чего-то не понял?

— Понимаете…

— Когда вы узнали об этом? — Карие глаза Оуэна подернулись поволокой.

— Месяца через три после того, как это случилось. Но понимаете, если бы не я, Мириам была бы сейчас жива. — Оуэн снова приложился губами к стакану. Гай почти чувствовал на вкус это месиво из виски и кока-колы, уходившее в широкий рот Оуэна. Что собирается делать Оуэн? Вскочить и бросить стакан, и задушить его, как Бруно задушил Мириам? Он не мог себе представить, что Оуэн будет продолжать сидеть на своем месте, но проходили секунда за секундой, а Оуэн не шевелился. — Понимаете, я должен был рассказать вам, — продолжал пояснять Гай. — Я считал, что вы единственный человек, кому я нанес жестокую душевную травму, человек, больше всех пострадавший и страдающий. Ее ребенок был вашим. Вы собирались жениться на ней. Вы любили ее. Именно вы…

— Черт возьми, я не любил ее. — Оуэн смотрел на Гая, и при этом его лицо осталось абсолютно неизменным.

Гай в ответ не моргая посмотрел на него. Не любил ее, не любил, вертелось у него в голове. Его мысль с трудом двинулась вспять, извлекая из запасов старые уравнения, который теперь не сходились.

— Не любили ее? — переспросил он.

— Нет. Ну, не в том смысле, как вы, кажется, думаете. Я, конечно, не хотел, чтобы она умерла, и, понимаете, я сделал бы всё, чтобы не дать ей умереть, но я был вполне рад, что мне не придется жениться на ней. Жениться — это было так, идея. Вот почему она завела ребенка. Это не вина мужчины, я считаю. А вы?

Оуэн смотрел на Гая с пьяной прямотой, ожидая ответа, его широкий рот сложился в неровную твердую линию, каким был тогда, во время дачи свидетельских показаний. Он ждал, что Гай скажет что-нибудь, даст оценку его поведению в отношении Мириам.

Гай сделал нетерпеливый жест. Он никак не мог добиться, чтобы старые уравнения сошлись. Он не мог придать смысла происходящему, разве что в ироническом ключе. Теперь нет никакого смысла в том, что он здесь, если не рассматривать это с иронией. И зря он обливается потом, казнит себя в этом номере ради незнакомца, который смотрит на это равнодушно, если не с иронией.

— Вы согласны со мной? — настаивал на ответе Оуэн, протягивая руку к бутылке, стоящей рядом с ним на столике.

Гай не мог выдавить из себя ни слова. Жаркий, не выразимый в словах гнев закипал в нем. Он стащил с себя галстук и расстегнул воротник рубашки, затем поискал глазами кондиционер — при распахнутых окнах.

Оуэн пожал плечами. Он чувствовал себя вполне удобно в рубашке с открытым воротом и пиджаке с расстегнутой молнией. Гай почувствовал совершенно необъяснимое желание засунуть что-нибудь в горло этому Оуэну, избить его, раздавить, вытащить в конце концов его из его удобного кресла и лишить его самодовольного комфорта.

— Послушайте, — спокойно начал Гай, — я…

Но Оуэн начал говорить в то же самое мгновение, и нудно продолжал жужжать, не глядя на Гая, который стоял посреди комнаты со всё еще открытым ртом:

— …второй раз. Я женился через два месяца после развода, и тут же начались проблемы. Не знаю, была бы Мириам не такой. Я бы сказал, она была бы еще хуже. Луиза умотала два месяца назад, а перед этим чуть не вызвала пожар в большом многоквартирном доме… — Он продолжал говорить и говорить, наливал и наливал виски, стоявшей рядом, и Гай чувствовал неуважение, прямое оскорбление себя в том, как Оуэн наливал и наливал. Гай вспомнил, как он вел себя на общем допросе. Во всяком случае не так, как должен был вести себя муж убитой. И с чего тогда Оуэн должен питать к нему уважение? Самое ужасное, что страдают от этого больше мужики. Женщинам длинный язык помогает. Возьми Луизу, она придет в этот самый дом, и ее встретят как свою, а пойди я…

— Послушайте! — перебил его Гай, не в силах больше сдерживаться, я… я тоже убил человека! Я тоже убийца!

Оуэн опять опусти ногу на пол, опять выпрямился в кресле, посмотрел на Гая, на открытое окно, затем опять на Гая, словно обдумывал, как ему бежать или защищаться, но пьяное удивление и тревога на его лице были столь невыразительными, что показались Гаю издевкой над его серьезностью. Оуэн стал ставить стакан на столик, но не закончил этого действия и спросил:

— Это как?

— Послушайте! — закричал Гай. — Послушайте, я конченный человек, я, считайте, мертвец, потому что я собираюсь сдаться полиции. Немедленно! Потому что я убил человека, вы это понимаете?! Что вы на меня смотрите, будто вам всё равно?! И не лежите на спинке кресла!

— А почему я не могу прислониться к спинке? — Оуэн обеими руками держался за стакан, в который он только что налил виски и кока-колы.

— Для вас ничего не значит, что я убийца, лишил человека жизни, на что не имеет права ни одно человеческое существо?