Незнакомцы в поезде - [73]

— Да, этот самый. — Рука Гая, поддерживавшая в кармане достаточно тяжелый револьвер, невольно сжалась на рукоятке.

— Что у него за интерес к тебе? — Энн ходила по пятам за Гаем по палубе. — Архитектурой он особенно не интересуется. Я говорила с ним тогда на вечере.

— Ко мне у него нет никакого интереса. Он просто не знает, что ему делать с собой. — "Надо избавиться от револьвера, а потом и говорить", подумал он.

— Ты его встретил в этой школе?

— Да. Он шатался по коридору.

Как же легко врать, когда надо врать! Но по его ногам, телу, голове расположены чувствительные щупальца, которые воспринимают всё им сказанное, и когда-нибудь он проговорится, скажет не то. Он обречен потерять Энн. Может быть, он уже потерял ее, в этот момент, когда он закуривает сигарету, а она стоит, прислоняясь к грот-мачте, и наблюдает за ним. Револьвер выдаст его. Он повернулся и решительно направился к носу яхты. Позади он услышал легкие шаги Энн. Она направлялась в кубрик.

День был скучный, надвигался дождь. "Индия" медленно передвигалась по небольшой волне, за час, казалось, она недалеко ушла от серого берега. Гай оперся на бушприт и посмотрел на свои белые ноги, пиджак с позолоченными пуговицами, который он взял в рундуке на яхте и который, видимо, принадлежал отцу Энн. Он подумал, что мог бы стать моряком, а не архитектором. В четырнадцать лет он бредил морем. Что его остановило? Какой другой могла бы быть его жизнь без… Без чего? Без Мириам, конечно. Он нетерпеливо извлек револьвер из кармана пиджака.

Гай подержал револьвер в обеих руках над водой, опираясь локтями на бушприт. Какое умное сокровище и как невинно смотрится сейчас. Он выпустил револьвер из рук. Тот перевернулся разок и со своей знакомой услужливостью полетел вниз.

— Что это было?

Гай обернулся и увидел ее стоящей на палубе возле каюты. Их разделяло десять-двенадцать футов. Гай не мог ни о чем думать, и сказать ему ей было нечего.

Тридцать восьмая глава

Бруно колебался: выпить или не выпить? Стены ванной состояли как бы из маленьких кусочков, словно их в действительности не было там. Или его не было здесь.

— Ма! — Но жалкое блеяние, которое он услышал, напугало его, и он выпил.

Он на цыпочках прошел в комнату матери и разбудил ее, нажав на кнопку звонка возле кровати, который давал сигнал Херберту на кухню, что она готова к завтраку.

— О-о, — зевнула мать, потом улыбнулась. — Как ты? — Она похлопала его по руке, вылезла из-под одеяла и ушла в ванную.

Бруно сел на кровать и ждал, пока мать вернется и снова ляжет под одеяло.

— У нас сегодня встреча с этим турагентом — как его, Сондерз? Тебе лучше пойти со мной.

Бруно кивнул. Дело шло об их поездке в Европу, которая могла перерасти в путешествие вокруг света. Этим утром его не радовала такая перспектива. Вот с Гаем он поехал бы вокруг света. Бруно встал и подумал, не пора ли пойти еще выпить.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила мать. Она вечно задавала не вовремя свои вопросы.

— О'кей, — ответил он, снова присаживаясь на кровать.

Раздался стук в дверь, и вошел Херберт.

— Доброе утро, мадам. Доброе утро, сэр, — произнес Херберт, не взглянув ни на кого из них.

Держась рукой за подбородок, Бруно с недовольным выражением лица смотрел на ботинки Херберта, лучшие у него, бесшумные и начищенные. Наглость Херберта в последнее время стала просто невыносимой. Джерард заставил думать Бруно, что Херберт является ключом ко всему делу, если они найдут того самого человека. Все говорили, какой, мол, он храбрый, что бросился преследовать убийцу. Да еще отец оставил ему двадцать тысяч по завещанию. Хорошо бы уволить этого Херберта!

— Мадам не знает, на обеде будет шесть или семь персон?

Пока Херберт говорил, Бруно разглядывал его розовый, выдающийся подбородок. Это сюда ему двинул Гай и вырубил его.

— О, дорогой, я еще не обзванивала, но, думаю, семь, Херберт.

— Очень хорошо, мадам.

Рутледж Овербек Второй, подумал Бруно. Он знал, что его мать кончит тем, что остановится на нем, хотя делала вид, что это сомнительно, что он ей не пара. Рутледж Овербек был жутко влюблен в его мать или притворялся влюбленным. Бруно хотел сказать матери, что Херберт полтора месяца не отдал его вещи в глажку, но чувствовал себя не вполне здоровым, чтобы начинать этот разговор.

— Ты знаешь, я так мечтаю увидеть Австралию, — сказала она, откусывая при этом тост. К кофейнику она прислонила карту.

Вдруг он почувствовал неприятный зуд ниже спины и вскочил.

— Мам, мне нехорошо.

Мать хмуро и озабоченно взглянула на него, и ее взгляд напугал его еще больше, потому что он понял: нет ничего в мире, что она могла бы сделать, чтобы помочь ему.

— Что с тобой, дорогой? Чего ты хочешь?

Он поспешил вон из комнаты, потому что боялся, что его стошнит. В ванной в глазах у него потемнело. Он взял бутылку закупоренного еще виски и отнес на свою кровать.

— Что такое, Чарли? Что с тобой?

— Я хочу лечь.

Он упал на кровать, но это было не то. Он сделал знак матери, чтобы она отошла, потому что он хочет встать. Но, сев на кровати, почувствовал, что ему надо лечь, и он поднялся на ноги.

— Чувствую себя так, будто умираю.