Незнакомцы на мосту - [107]

Письмо было напечатано на простой белой писчей бумаге и состояло из пяти сотен неудачно подобранных слов. В нем было одно интересное место:

«Совсем недавно я случайно узнала, что в сентябре 1955 года американским властям в Берлине были переданы трое американских граждан. Как я слышала, они были осуждены в России за антигосударственную деятельность и освобождены досрочно… Я думаю, что их семьи в США понимают, что это было проявлением гуманности. Разве Америка менее гуманная страна, и разве не ясно, что одно доброе деяние влечет за собой другое? Я буду молиться за вас до конца своих дней».

Не могло быть и речи, конечно, о том, чтобы я отправил это письмо председателю Верховного суда Уоррену. Я мог послать его только в одно место — в министерство юстиции, для изучения и анализа. Затем я ответил г-же Абель:

«Что касается вашего личного ходатайства, адресованного председателю Верховного суда Уоррену, то я думаю, что мне не стоит уведомлять его об этом ходатайстве. По-моему, оно не принесет никакой пользы, а, весьма возможно, серьезно повредит делу вашего мужа. Если решение будет в его пользу, то меньше всего можно ожидать, что это будет результатом какого бы то ни было сочувствия к тяжелому положению вашего мужа.

Что касается вашего упоминания о передаче американских служащих в 1955 году, я считаю, что по таким вопросам правильнее было бы обратиться в наш государственный департамент. В настоящее время американскую общественность больше всего интересует судьба американцев, находящихся в заключении в коммунистическом Китае».

Понедельник, 28 марта

«СЕГОДНЯ ПОДТВЕРЖДЕНО РЕШЕНИЕ ПО ДЕЛУ «СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ ПРОТИВ АБЕЛЯ»

Содержание этой телеграммы, полученной в Нью-Йорке в 3 часа 59 минут дня, было передано в нашу контору по телефону. Она бьша подписана старшим клерком Верховного суда США Джеймсом Браунингом.

Примерно в это же время Абель писал мне из Атланты: «Только что я услышал по радио, что Верховный суд подтвердил решение низших судебных инстанций большинством в пять голосов против четырех. Я с нетерпением жду вашего мнения, особенно ввиду столь незначительной разницы в числе голосов. Думаю, что, учитывая характер голосования, можно ходатайствовать о пересмотре.

Я понимаю, как вы огорчены результатом, но считаю, что имеются обстоятельства, которые смягчают этот удар».

Непостижимый Рудольф! После двух лет и девяти месяцев — с лета 1957 года до зимы 1960 года — он только что проиграл свое дело большинством всего лишь в один голос и теперь выражал мне свое сочувствие. Но уже в следующий момент он писал:

«Не сможете ли вы приехать в Атланту для личной беседы, чтобы обсудить возможные юридические шаги? У меня есть одна-две идеи, которые было бы неплохо обсудить…»

Меня самого переполняли смешанные чувства. Я радовался, что все уже позади, но вместе с тем был разочарован тем, что мы не выиграли дело, и все же я был доволен, что мы довели дело до конца, и убежден, что сделали все, что можно было предпринять в данном случае.

Больше года назад, когда мы впервые обжаловали приговор в Вашингтоне, я подготовил короткое заявление для опубликования в момент, когда Верховный суд примет решение по делу, независимо от характера этого решения. Теперь ко мне начали являться репортеры, причем кое-кто из них явно ожидал, что я буду называть решение суда судебной ошибкой. Моя фирма опубликовала написанное мною год назад заявление без всяких изменений.

«Сам факт, что в Соединенных Штатах Абель был подвергнут всей должной законной процедуре, имеет и здесь, и за железным занавесом гораздо большее значение, чем конкретный исход дела.

Г-н Донован добавил, что он выступит с этим заявлением независимо от решения суда. Когда его спросили, как он чувствует себя после сегодняшнего решения, он ответил просто: «Устал!»

Члены Верховного суда написали три особых мнения. Это, конечно, свидетельствовало о борьбе, которая, по всей вероятности, происходила в комнате для совещания, а возможно, и явилась причиной повторного обсуждения. Эти мнения были изложены в резких выражениях.

Вторник, 5 апреля

Полковник выглядел осунувшимся и измученным. Он так похудел, что одежда висела на нем. Под его глубоко посаженными глазами были темные круги. Тюрьма состарила его, подумал я. Мы виделись с ним в последний раз почти год назад, и, когда его ввели в комнату, меня поразила его явная физическая изможденность.

— Я здоров, — сказал он поспешно. — Это все из-за жары. Она меня замучила, я потерял десять фунтов.

Чтобы облегчить нам встречу, министерство юстиции любезно согласилось доставить полковника в Нью-Йорк и содержать его в тюрьме предварительного заключения на Уэст-стрит. Абель просил, чтобы мы встретились сразу же после того, как Верховный суд вынесет свое решение, но я просто не мог освободиться от текущих судебных дел. Он рассказал мне, что всю длительную поездку из Атланты они проделали на машине, двигаясь миля за милей по знойным дорогам Юга. Остановились они только в Вашингтоне, где полковника поместили в вашингтонскую федеральную тюрьму.

— Я начинаю все больше и больше знакомиться с вашими американскими тюрьмами изнутри, — сказал он. Даже в Атланте он не утратил своего шутливого тона.