Незнакомцы на мосту - [106]

Заместитель министра юстиции ответил утвердительно по этому пункту.

Когда отведенные для заслушивания сторон два часа истекли, суд принял решение о принятии дела к повторной консультации.

Четверг, 19 ноября

Абель не ответил на два моих письма. Он, по-видимому, все еще переживал то, что ему была запрещена переписка с семьей, ибо он написал мне наконец: «Я сожалею о задержке и могу объяснить это лишь тем, что у меня пропал вкус к письмам».

Его письмо било в цель: «В настоящее время я занят изготовлением рождественских открыток для заключенных и начальника тюрьмы. Я уверен, что вы улавливаете всю иронию ситуации… Я ведь сам не могу послать открытку моей семье.

Р. S. Не сможете ли вы попросить вашего секретаря купить и прислать мне на Рождество коробку конфет?»

Открытка, пришедшая от Рудольфа на Рождество, поражала и очень отличалась от прошлогодней. Она была выполнена в голубых и черных тонах. На открытке были изображены три пастуха на горе Вифлеемской, с благоговением взирающих на небо, где светилась звезда. На лицевой стороне открытки было напечатано: «Ноель». Один из моих партнеров, преданный католик, сказал мне: «Он вам поддается».

1960 год

Понедельник, 11 января

В начале недели ФБР закончило последний тщательный осмотр принадлежавшего Абелю имущества. Затем все, что стоило упаковать, было уложено в два огромных ящика, застраховано на 1750 долларов и отправлено в Лейпциг. Остальные вещи (станки, инструменты) были проданы за сто долларов, которых далеко не хватало, чтобы покрыть расходы, выразившиеся в сумме двести сорок четыре доллара восемьдесят два цента, на отправку в Восточную Германию основной части его имущества.

Сообщая об этом полковнику, я писал:

«После всевозможных бюрократических проволочек я разделался со всем вашим имуществом… После того как нам удалось найти ряд людей, требовавших, чтобы мы им уплатили за перевозку тяжелого оборудования, все же нам в общем удалось выручить сто долларов. Прилагаю копию накладной и упаковочный лист… Надо полагать, что с этим делом покончено…»

Но, как выяснилось, я проявил чрезмерный оптимизм. В следующем письме Абель заявил, что, просматривая упаковочный лист, он не обнаружил двух вещей: гитары и фотоаппарата «Спидтрафик» без линзы.

Запросив ФБР, мы узнали, что гитара «пришла в состояние полной негодности в результате ее осмотра, преследовавшего цель обнаружения микроточек. «Спидтрафик» не был отправлен, поскольку сочли, что он не имеет никакой ценности. Вы, конечно, понимаете, что пришлось решать вопрос о том, какие предметы являются достаточно ценными, чтобы стоило оплатить расходы на их отправку».

Абель сделал еще одну попытку.

«Что касается гитары, — писал он, — мне представляется, что попытка потребовать возмещения повлечет за собой огромные судебные издержки, которые будут значительно превышать стоимость самого инструмента…»

Я заверил его, что попытка затеять тяжбу по этому делу обошлась бы дорого и была бы нецелесообразной, «учитывая обвинения, которые государство, безусловно, выдвинуло бы в этом случае».

Упорство, однако, было отличительной чертой Рудольфа. Только в марте он перестал упоминать о гитаре и фотоаппарате в нашей переписке.

Понедельник, 25 января

Прошло одиннадцать месяцев с тех пор, как наше дело впервые слушалось в Верховном суде. Каждый понедельник, конечно, был днем, когда объявлялись решения Верховного суда. У меня уже вошло в привычку примерно в полдень бросать все свои дела и отправляться в клуб адвокатов, где я садился у телетайпа, ожидая сообщений из Верховного суда.

В письме, которое я отправил в этот день Абелю, я писал, что завидую его выдержке. Судя по его последнему письму, он как будто больше беспокоился о своей гитаре, чем о решении суда.

В ответ он написал:

«Меня, естественно, интересует вопрос о том, когда Верховный суд огласит свое решение, но я стараюсь, чтобы это меня не слишком тревожило. Временами мне это удается, но бывают моменты, когда я начинаю волноваться. Как вы сами говорите, в этом году обстановка более благоприятная. Политическая ситуация и в стране, и за рубежом стала более спокойной, и у нас появилось больше надежд…»

Я также коснулся вопроса о его переписке:

«Думаю, что все, что мы можем сделать, — это проявлять такие христианские добродетели, как терпение, стойкость и надежда».

Суббота, 20 февраля

Г-жа Абель, которая называет себя «несчастной простой женщиной с разбитым сердцем», прислала мне просьбу о снисхождении и помиловании, адресованную председателю Верховного суда Уоррену. Эта просьба была вполне в духе ее прежних посланий.

«…Неизвестная вам больная женщина с разбитым сердцем берет на себя смелость отнять у вас немного вашего драгоценного времени, чтобы просить о помощи в деле, которое является для нее вопросом жизни и смерти… К несчастью, мне не известны ни обстоятельства дела, ни степень вины моего мужа… но я уверена, что он не мог совершить никакого преступления, ибо в мире мало таких честных, добрых и благородных людей, как Рудольф. Мне кажется, что суть дела не в нем, а скорее в тех ненормальных, напряженных отношениях, которые сложились между странами Востока и Запада. Мой муж — простой, обыкновенный и очень хороший человек — всего лишь жертва, игрушка беспощадной судьбы…»