Нежный тиран - [53]

Дверь распахнулась, и вместе с ворвавшимся в комнату хороводом красок и запахов вошел улыбающийся служитель с большой корзиной фиалок и букетом из мирты, миниатюрных лилий и полудюжины бутонов золотых роз.

— Как мило! — Лаури подбежала понюхать и прикоснуться к ним и прочитала прикрепленные карточки. Корзина с цветами была от всего кордебалета, желавшего ей удачи в этот решающий для Лаури вечер.

Сверкающие слезы брызнули из ее глаз, размазав подпись на другой карточке.

«Лилии — невинности, золотые бутоны — юности и мирта — символ любви, во имя которой мы будем танцевать сегодня вечером для всех».

Сердце Лаури дрогнуло. Карточка была не подписана, но она догадалась, что отправитель букета и записки — Микаэль Лонца.

Микаэль, в котором слилось все пламя и дух танца. И для которого любовь была лишь экстазом тела.

Лаури притронулась к веточкам мирты, и от ее аромата в памяти всплыл залитый Солнцем остров; она снова слышала шепот моря и эхо в пещере, где Максим говорил о любимой им женщине. Нигде больше, кроме этого языческого, культового места, не мог он говорить о любви, не имевшей ни начала, ни конца, небывалой и неземной.

Она нашла вазу и, расставляя цветы, услышала, как настраивает инструменты оркестр. Звучали голоса, быстрые шаги возле сцены, и она поняла, что готовятся к поднятию занавеса.

Ее сердце бешено заколотилось. До ее выхода меньше получаса! Она уложила темные волосы, приготовив их под венок из листьев и цветов, и убедилась, что ленты на ее новых пуантах пришиты правильно. Эти пуанты сидели на ногах, как вторая кожа, и Лаури почти обулась, когда торопливо вошла костюмерша, чтобы помочь ей одеться. Костюм пришлось слегка подогнать, он был идеально вычищен и выглажен, цвета вышивки на лифе и пышные оборки на пачке восстановлены, а шнуркам на маленьком переднике возвращен первоначальный идеальный цвет слоновой кости.

Наконец придирчивая костюмерша удовлетворенно отступила назад, любуясь англичанкой. Она восхищенно всплеснула руками, а светящиеся теплом глаза в последний раз очень внимательно осмотрели девушку. Лаури с трудом уловила смысл ее слов, заключавшийся в том, что «английская балерина выглядит очаровательно, но очень бледна. Все ли с ней в порядке? Нигде ли не жмет или слишком свободно?».

Лаури стало страшно. Одетая, она с нескрываемым ужасом ждала неизбежного. Ей не только предстоит впервые в жизни танцевать главную партию — она выходит вместо признанной балерины!

Она с трепетом вспоминала то, что говорила Андрея об ожоге зрительного зала… ужасном, болезненном ожоге. Ее ноги подкашивались, но Лаури не посмела сесть, опасаясь испортить костюм. Ее сердце колотилось уже почти в горле, когда в коридоре раздались шаги. В дверь снова постучали.

— Директор! — Костюмерша живо развернулась и открыла дверь.

Вошел Максим, казавшийся еще более высоким и смуглым, в безупречном вечернем костюме.

— А, ты оделась.

Он со строгим, пристальным любопытством подошел к ней и заставил сделать контрольный пируэт. Оценивающе кивнув, он, наконец, повернулся к костюмерше и поблагодарил за работу. Та просияла и, пожелав английской синьорине большого успеха, оставила их в костюмерной одних среди смешанных сладких ароматов грима и цветов.

Максим поднял записку со столика.

— От кого они? — спросил он.

Лаури ответила и нежно прикоснулась к мирте.

— Это общепринятая традиция — присылать цветы, — сказал Максим со строгостью в голосе. — Думаю, я тоже не останусь в стороне.

Лаури посмотрела на венецианца с изумлением, так как единственным цветком при нем была маленькая гвоздичка в петлице. Таинственная улыбка заиграла в глазах Максима, когда он опустил руку в карман и вынул маленький кожаный футляр. Открыв замок, он извлек брошку в виде маленького букетика. Жемчужные лепестки цветов сияли на золотых стебельках с листьями, покрытыми зеленой эмалью. Брошка была незатейлива, но исполнена так изящно, что Лаури не сомневалась: это антикварная вещица, стоящая уйму денег.

— Тебе не обязательно надевать эту безделушку сейчас, — сказал Максим. — Мы же не хотим, чтобы Лонца раздавил ее. Наденешь брошку потом, на вечере, посвященном открытию сезона.

— Она прекрасна, синьор. — Лаури прикоснулась кончиком пальца к изящным листикам. — Я буду счастлива надеть ее.

— И хранить ее, я надеюсь?

— Хранить? — Ее огромные подкрашенные глаза широко распахнулись от неожиданности. — О, я не могу принять это.

— Почему нет? — осведомился он приятным, безразличным голосом. Не тем, каким обычно говорит мужчина, делая девушке бесценный подарок.

— Потому что она слишком дорогая, — ответила Лаури. — Если бы это было что-то милое, но подешевле — тогда другое дело.

— Это — другое дело, — с нажимом произнес он. — Я бы никогда не позволил себе преподнести тебе что-то дешевое и не поблагодарю тебя за вежливый отказ. Ты должна принять ее, потому что я так хочу и потому что на свете нет больше никого, кому бы она подошла больше, чем тебе.

— А что же Венетта? — Слова сами соскочили с языка Лаури, прежде чем она успела сдержаться, и девушка залилась краской перед сузившимися, чуть ли не метнувшими молнию глазами Максима. Ее лицо, тонкая обнаженная шея, открытые плечи вспыхнули под его обжигающим взглядом.