Нежный негодяй - [15]

Джульетта оттолкнулась от стены, забыв свои первоначальные намерения, даже когда нога болью ответила на поспешные движения. Прохромала через часовню, не замечая запаха ладана и свечного воска, безмятежной тишины зала и утешающего вида алтаря с сияющими свечами, ее тянула какая-то могучая, невидимая сила.

«Что со мной?» — пульсировала в голове единственная мысль, когда Джульетта пошла к двери. Обогнула угол, порыв прохладного воздуха освежил лицо. И тут с кем-то столкнулась… Ощутился запах розовой воды, чьи-то крепкие руки не дали упасть.

— Мона Джульетта? Это вы? — в полумраке на нее щурился Аристо.

— Si, — смиренно ответила девушка.

Планы были расстроены.

— Что вы здесь делаете, madonna?

— О, я искала тебя, maestro, — бойко солгала девушка.

Обсидиановые[16] глаза карлика сузились.

— Меня? В часовне?

Все знали, что Аристо не религиозен. Духовен, как сказал однажды ее отец, но не религиозен. Он слишком пострадал от рук покойного епископа Флоренции, которого, в конце концов, убил почти двадцать лет назад. И с тех пор больше не входил в часовню. Не замечая глубокого смысла его простых слов, Джульетта добавила:

— Я шла к тебе, потому что поранила ногу. И мне… показалось, что я услышала запах роз.

— Понятно, — карлик кивнул, будто причина была убедительной, как, впрочем, и оказалось бы в обычных обстоятельствах.

— Вы можете ступать на нее?

— Я вполне могу идти. Но я порезала ногу о камень, и она так болит, что не могу уснуть, — ей удалось выжать слезу.

Так Джульетта и стояла, опустив ресницы, слезинка повисла на них и упала, как капля дождя.

Аристо, она это хорошо знала, не выносил слез, особенно ее и Карессы.

Карлик посмотрел на ее босые ноги, поднял глаза и вздохнул.

— Хорошо, идемте. Я посмотрю. А вы расскажете мне, как вы тут проказничали, пока не было Его Превосходительства.

Аристо взял ее руку и положил, на свой согнутый локоть. И хотя она верила в эффективность своих слез, Джульетте показалось, что пружины хитрой ловушки захлопнулись.

— Идемте, — повторил карлик и повел ее по коридору к своей комнате.

Глава 4

— Глазам не верю, — с мрачной иронией произнес Данте. — Блудный сын вернулся. Хотя время выбрал сам.

Но в душе принц был рад молодому человеку. Утро обещало чудесный день, и не только в отношении погоды. Какая бы ни была на то причина, но Родриго, как оказалось, решил явиться к нему сам, не дожидаясь, пока его найдет Аристо, И было видно, что сын Джулиано де Медичи рад возвращению, несмотря на годы разлуки и недовольство, подталкивавшее не прислушиваться к приказам Данте вернуться на родину.

— Трудно поверить, что вы считаете меня своим сыном, разве что в переносном смысле, Ваше Превосходительство, — в словах Родриго угадывалась горечь.

Ну вот, подумал Данте, вот корень проблемы, о существовании которой он подозревал с тех пор, как Родриго не послушался его и не вернулся в Тосканию.

— Ты всегда будешь для меня сыном, независимо от того, кем себя считаешь… или от степени твоего гнева. Сам прекрасно знаешь — мне пришлось сделать это ради твоей безопасности.

— А если бы я был Алессандро?

— Независимо от моих чувств к тебе, в глазах всех — особенно Корсини — ты был Zingaro. И кинжалы убийц нашли бы тебя через несколько дней после того случая, — принц прищурился и внимательно посмотрел на Родриго. — С другой стороны, все могло обернуться вендеттой против семьи Алессандро, и ты сам знаешь, через что мне пришлось когда-то пройти, чтобы положить конец вражде между семьями Алессандро и Корсини.

Родриго кивнул:

— Я никогда не хотел стать причиной вражды. Если какие-нибудь обвинения еще существуют, то пусть Корсини имеют дело с Валенти-мужчиной, а не подростком.

Данте очень хотелось обнять его. Радушно принять, несмотря на годы непонимания. Но принц не был уверен, что Родриго правильно воспримет любое физическое проявление чувств, и не хотел, чтобы этот молодой человек, которого он любит наравне с Никко-ло, чувствовал себя обязанным отвечать взаимностью только из уважения к титулу и положению Данте.

Приходится скрывать радость и хранить спокойствие, достойное принца.

Данте подошел к висевшему на стене портрету своего отца, покойного Родриго де Алессандро, и задумчиво посмотрел на него.

— Я когда-нибудь говорил тебе, что моего отца тоже звали Родриго?

— Нет.

— Достойное имя, — Данте повернулся к молодому человеку. — Тебе, как мужчине, оно подходит.

Родриго молчал.

— А что касается Корсини, то отец умер, большинство членов семьи погибло во время чумы несколько лет назад. Мать Марио, Габриэла, вернулась к своей семье в Рим, когда потеряла детей, — принц покачал головой, помрачнев. — Печальный конец, но я иногда думаю, а смог бы ты вернуться, если бы ближайшие родственники остались в живых?

— У меня есть свидетели, principe, в том числе и вы. Я не виновен в убийстве.

Данте кивнул.

— Так оно и есть. Мы это знаем. Но некоторые люди теряют рассудок, когда погибает их сын, каким бы ни был ребенок. Сказать по правде, через год после подписания брачного контракта мне пришлось не раз задуматься, ведь Сальваторе ди Корсини был деспотом… а кроме того, половина ублюдков в Тоскании — его. Каресса с самого начала относилась к этому союзу настороженно, и была права.