Нежный бар. История взросления, преодоления и любви - [50]

Глава 16. Джей Ар

Два выстрела в грудь в Поинт-Бланк, и убийца, оставшийся неизвестным, скрывается с места преступления. Мы с мамой видели это вместе с миллионами других зрителей – покушение на убийство Джей Ара Эвинга стало финалом очередного сезона «Далласа», самого популярного телесериала в мире, и как только Джей Ар Эвинг рухнул на пол, зажимая руками свои раны, Джей Ар Мёрингер понял, что лето будет горячим.

Личность убийцы Джей Ара стала для американцев наваждением; для меня же в наваждение превратился подростковый кризис идентичности. Мое имя, которое я ненавидел еще больше, чем фамилию, бросалось в глаза отовсюду – с футболок, наклеек на бамперах автомобилей и журнальных обложек. Русские танки вошли в Афганистан, пятьдесят два гражданина Америки находились в заложниках в Иране, но покушение на Джей Ара Эвинга оставалось главной темой лета 1980-го. Все, кто разговаривал со мной, торопились задать единственный вопрос: кто в тебя стрелял? Я улыбался, как будто меня спросили об этом впервые, а потом давал какой-нибудь дурацкий ответ. Прости, продюсеры требуют, чтобы я держал его имя в тайне. Иногда я просто изображал, что умираю от раны в живот. Людям это нравилось.

Весь Манхассет трясло в Джей-Ар-лихорадке, когда я прибыл с ежегодным летним визитом. Я-то предвкушал легкую болтовню и «ворди-горди», но дядя Чарли и парни только и говорили, что про покушение на Эвинга.

– Наверняка это Бобби, – говорил дядя Чарли, потягиваясь в своем шезлонге; от солнца и масла какао его голова блестела, словно морская раковина.

– Обычное дело, Каин и Авель. История стара, как мир.

– Точно нет, – отвечал Кольт. – Бобби – слабак.

– Значит, это Сью-Эллен прикончила ублюдка, – заключил Бобо.

– Я читал, в Вегасе принимают ставки на разных подозреваемых, – сказал Джоуи Ди.

– Интересно, как это делается? – задумался дядя Чарли.

– Ну, способ всегда найдется, – ответил Джоуи Ди.

Жить с именем Джей Ар и раньше было непросто. Задолго до выстрела в Джей Ара Эвинга оно вызывало у людей рефлекс, как у собаки Павлова, неизменно возникавший при первом знакомстве со мной: что означает Джей Ар? Стесняясь того факта, что меня назвали в честь бросившего нас отца, я всячески уклонялся от ответа. Постепенно у меня стали появляться и напускные причины для страха перед именем Джуниор, «младший». Джуниор – недотепа в рабочем комбинезоне, который играет в домино на пустой бочке перед магазином. Джуниор – полная противоположность тому, кем я хочу стать. Чтобы избавиться от этого образа, а с ним и от прозвищ и заодно изгнать из своей жизни призрак отца, я перешел от уклонения к прямой лжи.

– Джей Ар ничего не значит, – говорил я, – это мое официальное имя.

Отчасти так и было. В моем свидетельстве о рождении после имени значилось Джей Ар. Я просто не говорил, что это аббревиатура, символизирующая громадную прореху в моей жизни.

Долгие годы ложь меня выручала, закрывая рты всем, кому не терпелось задать вопрос. До «Далласа». Теперь отделаться от любопытных стало сложнее – встретить человека по имени Джей Ар было так же аппетитно, как кого-то по имени ФБР, – и чем больше они осаждали и терроризировали меня, тем более изощренной и масштабной становилась моя ложь.

– Меня зачали вскоре после убийства Джона Кеннеди, – объяснял я, – и родители не могли решить, в честь какого Кеннеди меня назвать, Джона или Роберта. Целый эпос «Круглого стола», честное слово. В результате они придумали имя, которое обозначает и того и другого. Джей Ар. Без точек.

К тому времени, когда шумиха вокруг «Далласа» разрослась до истерии, я уже действовал на автопилоте, повторяя свою самую грандиозную ложь заученными словами школьника, тарабанящего Клятву верности. В который раз я нашел прибежище во лжи – и тут Йель поставил меня перед новой задачей. Отправив запрос на подачу заявления, я написал маме, что собираюсь указать в графе «имя» Джей Ар Мёрингер, без точек. Она тут же разразилась ответным письмом: «Ты не можешь поступать в Йель под выдуманным именем». Так это по твоей милости мне пришлось выдумать его, ответил я про себя. Но мама была права. Я не мог допустить, чтобы хоть что-то снизило мои шансы. Ради Йеля, и только ради него, я согласился побыть Джоном Джозефом Мёрингером-младшим, хоть это имя и казалось мне таким же чужим, как Энгельберт Хампердинк.

Тем летом, при каждом упоминании моего имени и каждом вопросе о том, «что значит Джей Ар», в памяти у меня всплывало лицо отца. Я гадал, где он может сейчас быть. Жив ли он – и как я узнаю, если он умрет. По ночам, когда бабушка с дедом уже давно спали, я сидел за кухонным столом, прижавшись ухом к радиоприемнику. Я-то думал, что поборол эту привычку, но вот сорвался опять, и теперь чувствовал себя слабаком и страшно стыдился. Мне хотелось с кем-нибудь об этом поговорить, но с кем? С бабушкой я не осмеливался обсуждать этот вопрос, потому что она отчитала бы меня, а потом написала маме. Макгроу, чем старше становился, тем меньше хотел говорить на тему отцов: «Боюсь, если начну, то меня уже не остановишь».

Я мог бы обратиться к дяде Чарли, но в то лето его терзали собственные демоны. Сидя однажды ночью на кухне с радиоприемником и книгой я услышал, как открылась входная дверь и раздались тяжелые шаги, словно в столовой кто-то давил тараканов. Дядя Чарли с грохотом возник в дверном проеме. Даже с расстояния в шесть футов я учуял запах виски.