Нежный ангел - [5]

Когда-то Джереми Хабер мастерил столы и стулья, даже китайскую мебель и комоды, и вот тогда они продавали эти товары торговцам и фермерам. Они не зарабатывали на этом слишком много, но это давало ему возможность сознавать, что он вносит свой посильный вклад в семейный бюджет.

Но потом его плечи и спина начали слабеть, и он уже не мог стоять на ногах так долго, как раньше, и теперь был вынужден довольствоваться изготовлением мелочей. Почтовые ящики, вазы для фруктов, подставки для ручек и чернильниц… а в последнее время еще и птички.

Энджел взглянула на него, улыбка дрожала на ее губах.

— Это так красиво, папа, — произнесла она ласково.

— Как ты думаешь, ты сможешь продать ее? Она больше, чем другие, я знаю…

— Да, конечно, — поспешила она его заверить. — Она принесет, я думаю, десять долларов!

— Десять долларов? — Он выглядел потрясенным. — Так много? За такие деньги можно купить хорошее седло!

Энджел засмеялась и бережно поставила фигурку на камин.

— Больше так не будет, папа. Никто больше ничего не получит за бесценок. А ты должен назначать высокую цену — только так люди станут думать, что они приобретают что-то ценное.

— Все-таки я не советую тебе завышать цены. Это не правильно, и я не хочу, чтобы ты становилась жадной.

Она улыбнулась и, взяв отца под руку, проводила его на место.

— Ну хорошо. Я продам эту чайку за семь долларов, если мне придется это сделать. Но она стоит намного больше. Ну а теперь посиди немного и поговори со мной. Хочешь что-нибудь поесть? Кажется, от ужина остался кофе и немного пирога.

Джереми ласково улыбался ей, опускаясь на стул.

— Нет, ничего не надо. Посиди рядом со мной. А то бегаешь по дому весь день, я едва успеваю посмотреть на тебя.

Она села рядом с отцом и облокотилась на стол.

— Расскажи мне какую-нибудь историю.

Старик хмыкнул.

— Бог мой, детка, разве ты не услышала от меня все истории, которые я знаю?

— Расскажи мне об океане, — настаивала она. — Обожаю слушать о тех временах, когда ты был еще мальчишкой.

Его взгляд снова стал удивительным, мечтательным" когда он сказал:

— Ну так вот, знаешь ли, в тех местах, откуда я родом, океан совсем другой на вид, не такой, как здесь. Мои родственники были рыбаками…

Энджел слушала его рассеянно, потому что он был прав: она слышала эту историю уже много-много раз. Она попросила отца рассказать об этом еще раз не столько ради удовольствия услышать, сколько потому, что ему было приятно рассказывать. И еще потому, что она любила слушать звук его голоса, когда он был таким тихим и спокойным, наполненным приятными воспоминаниями. И еще ей нравилось, что, когда он оглядывался назад, в свое детство, даже морщины на его лице разглаживались.

Самой Энджел не на что было оглядываться, у нее не было приятных событий в жизни. Она помнила миссионерский приют, где росла, и монахинь, которые сновали взад-вперед и внезапно набрасывались на тебя, как черные пугала. Она не любила приют, потому что у монахинь были резкие голоса и потому что они заставляли ее часами стоять на коленях на каменном полу и заучивать наизусть непонятные молитвы.

Потом был пожар, и много детей погибло; остальных распределили по государственным воспитательным заведениям, разбросанным по всей стране. Энджел провела не слишком много времени в приюте, но помнила, что это было темное, неприятное место.

Примерно через месяц приехали мужчина и женщина и забрали к себе Энджел и мальчика по имени Робби. Хозяин приюта представил дело так, будто Энджел и Робби очень повезло, но как только они забрались в фургон, их новые родители дали им понять, что не слишком любят ребятишек. У них не было собственных детей, а мужчине было нужно, чтобы кто-то помогал ему на ферме, женщина же нуждалась в помощи по хозяйству. Почти год Энджел таскала воду, мыла стены и полола огород, стирала одежду и пекла печенье, а жарким летом вместе с Робби ходила за плугом. Ей было всего восемь лет, а ее детство давно закончилось.

Потом однажды Робби упал со стога сена и сломал себе шею. Когда его хоронили, женщина поплакала немного, но мужчина сказал, что завтра же поедет в город и привезет другого мальчика. Этой ночью Энджел приняла решение убежать от этих людей.

Она была маленькой, но шустрой. Ей удавалось воровать яблоки с тележки и всегда выходить сухой из воды, к тому же она умела так ловко вытащить часы из кармана мужчины, что тот ничего не успевал почувствовать. Она могла прятаться в сене в железнодорожных вагонах, и никто даже не догадывался, что она там. Иногда она вспоминала, что сестры в приюте часто говорили, что Бог не одобряет грешников, настигает и поражает их, но прошло время, и она перестала беспокоиться о Боге. Энджел решила, что Он уже давно перестал о ней заботиться.

В конце концов она нашла полулегальную работу по уборке в таверне и там научилась играть в покер. Кроме карт, она узнала и многое другое, например то, что пьяные редко уделяют такое же большое внимание своим картам, как своему виски, и то, как легко можно опустошить кошелек мужчины, когда его брюки висят на спинке кровати в комнате какой-нибудь шлюхи.

Когда ей было двенадцать лет, она присоединилась к странствующим шлюхам, которые специализировались на том, что развлекали джентльменов в лагерях золотодобытчиков. Она была еще совсем ребенком, и за ней особенно не следили, поэтому облегчить кошелек золотоискателя от лишних наличных или золотого песка в то время, пока он был занят с одной из девушек, было не таким уж трудным делом. Позже вырученная сумма делилась поровну между Энджел и другими девушками. Она никогда не забирала себе всю выручку и каким-то непостижимым образом знала заранее, какую сумму можно стянуть, не вызывая подозрений, и благодаря этому ей удавалось избегать разоблачений и по , всей Дакоте, и в Колорадо.