Нежное насилие - [31]

Первым побуждением Катрин было ответить: «Тогда я сбегу!» Но в тот же момент она поняла, что эта угроза глупа. Беглецов-детей, как правило, ловили, унижали и возвращали домой или отправляли в детский дом. Ей надо было придумать ответ похлеще, и он тут же пришел ей в голову:

– Тогда я уйду к отцу, и…

Мать с явной издевкой продолжила:

– …И Марго очень обрадуется.

– …И отец обязательно устроит меня в хороший интернат, – завершила свою мысль Катрин самым холодным тоном, какой только смогла изобразить.

Мать побледнела. Она знала, что предположение Катрин не беспочвенно. Густав Гросманн определенно не пожалел бы сил и энергии, используя подвернувшийся случай, чтобы вцепиться в дочь и отобрать ее у матери. Хельга знала, что жизнь Катрин в интернате вовсе не означала бы вечную разлуку, что несколько раз в году бывают каникулы, большие и малые, что дочь и в интернате будет нуждаться в материнской заботе…

Однако Катрин представила это себе совсем иначе, да и сегодня еще полагала, что мать тогда испугалась потерять дочь раз и навсегда. Катрин не видела других причин своей победы в этой битве. Ибо мать действительно отказалась от Карла. Правда, некоторое время они еще встречались, это девочка чувствовала. Но он уже никогда больше не приходил к ним в дом, а вскоре все вообще увяло само собой. Но с тех пор Катрин чувствовала себя виноватой перед матерью.

Однако была ли она действительно виновата? Может быть, матери нужно было бороться за человека, которого она любила? А любила ли на самом деле? А может быть, сопротивление дочери помогло ей избежать нежелательной для нее официальной регистрации брака?

Вопросы, вопросы… Ответа на них Катрин не найдет никогда. В свое время мать не могла говорить с ней на эти темы, ведь дочь была еще девочкой-подростком. Но и ныне их не затронешь. Да это и бессмысленно, потому что мать обязательно истолкует обстоятельства так, как это подходит именно ей. Она скажет: «Я пожертвовала ради тебя счастьем всей своей жизни». Этих слов мать никогда не произносила, но даже и не высказанные, они всегда витали в воздухе. Стряхнуть с себя это наваждение у Катрин не было сил. Она всегда жила с навязчивым ощущением долга – она была обязана компенсировать матери то счастье, которое обошло Хельгу стороной из-за неуступчивости дочери.

Позже, когда в жизнь Катрин вошел Петер, она попыталась вырваться из порочного круга. Но эта попытка окончилась так, что хуже некуда.

Резкий стук в дверь прервал раздумья Катрин.

– Ну давай же, мама, выходи, наконец! – кричала Даниэла. – Ты все еще не готова?

Катрин завернула краны, вытерла руки полотенцем и вышла из кухни.

– Сейчас иду, – ответила она с вымученной улыбкой, – только кое-что еще переодену.

В своей комнате она, готовясь к отъезду в Зауэрланд, разложила на кровати серые фланелевые брюки и красный пуловер с белым норвежским орнаментом. И задумалась, будет ли эта одежда подходящей для встречи с Жан-Полем. Впрочем, раздумывать было бесполезно, ведь платья и юбки она упаковала заранее, а теперь уже не могла попусту тратить время, внося какие-то изменения.

Даниэла ходила за ней по пятам и ждала, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

– А ты тогда действительно пошла бы в интернат?

Катрин застегнула молнию на брюках.

– Да.

– Теперь жалеешь, что не сделала этого?

– Я об этом никогда не думала, – ответила Катрин, натягивая пуловер.

– Но ведь хотела пойти?

– Думаю, что на самом деле нет. Я только хотела напугать бабушку.

– Довольно-таки подлая затея, а?

– Да, это было глупо, – признала Катрин и расчесала щеткой свою черную, как вороново крыло, гриву.

– Что значит «глупо»?

– Заставить любить невозможно.

– Но ведь бабушка всегда тебя любила? Или нет?

– Да, конечно. Но я не хотела делить ее любовь с кем-то еще. В этом-то и состояла проблема. – Катрин положила щетку на место и подтолкнула Даниэлу к выходу.

– Но ведь мою любовь ты делишь с бабушкой, а бабушкину – со мной…

– Мы все трое любим друг друга, тут все нормально. А где же бабушка?

– Уже пошла вниз с большим чемоданом. Скажи, а ее друга ты не любила?

– Не любила, Бог тому свидетель. – Катрин надела куртку. – Терпеть его не могла.

– Ага, – сказала Даниэла, – кажется, до меня постепенно доходит.

По пути в Винтерберг разговор не клеился. Неприятный мокрый снег падал с серого неба, дворники-стеклоочистители качались без остановки. Катрин, надев очки, вела машину, напряженно следя за дорогой.

Даниэла сидела сзади на своем привычном месте, углубившись в чтение, хотя раньше от чтения в машине ей уже неоднократно становилось дурно. Но Катрин не стала напоминать об этом: она была рада, что девочка хотя бы на время занята и помалкивает. Если же ей станет нехорошо, подумала Катрин, придется просто на некоторое время остановиться.

За Кёльном, у городка Ольпе, Катрин свернула с магистрального шоссе на боковое ответвление. Здесь стало еще хуже. Дорога была мокрой и скользкой от снежной слякоти. Катрин была рада, что позаботилась о зимних шинах.

Хельга Гросманн сидела рядом с дочерью и непроизвольно держалась за пряжку ремня безопасности, словно готовясь к аварии. Нередко колеса начинали буксовать, но Катрин управления не теряла. Она благодарила судьбу, что встречного движения почти нет. Не обращая внимания на обгоны, она вела машину уверенно и решительно, готовая к тому, что, как только они минуют озеро Бигге и поднимутся в горную местность, дорога будет еще хуже. Но постепенно дождь сменился снегом, и дорога стала суше.