Нежилец - [6]

– Аркашка! – обрадовалась Юлька, войдя в комнату, и кинулась ко мне в обьятья, чмокнув в губы. – Чего ты такой холодный?

Я вздохнул и чуть отстранился.

– Юльк, давай-ка выйдем, мне тебе надо сказать что-то важное.

Не дожидаясь ответа я вышел сам, а Юлька вышла следом. Спиной я чувствовал недоуменный взгляд Григория. Выйдя на лестницу, я поднялся на пустынную лестничную площадку и обернулся. Юлька поднялась за мной и нерешительно остановилась.

– Аркаш, что-то случилось?

Я мысленно вздохнул и закрыл глаза. Сейчас мне хотелось только одного – уйти отсюда, убежать, исчезнуть, провалиться сквозь землю – только бы не участвовать в разговоре, который должен сейчас состояться. Она еще ничего не знала.

Но как только я закрыл глаза, свет не потух и я не увидел привычных сумрачных пятен на веках. Напротив, мне показалось, что я не закрыл их, а только теперь открыл, но открыл уже в другом мире – словно промахнулись пальцем мимо кнопки на пульте телевизора, и вместо того, чтобы выключиться, телевизор переключился на другой канал. Звуки пропали, появился лишь неясный и неповторимый гул, напоминающий то ли шум в ушах, то ли гулкое падение воды на кафель в гигантской душевой. Я снова оказался висящим все в том же жутком кольчатом коридоре, а вдали маячил свет. Тело исчезло, и опять появилось это странное чувство, что меня нет. Меня нет, но я смотрю на стенки коридора. Стенки коридора ползут вокруг меня, но меня нет. Стенки действительно дрогнули и неохотно поползли – ленивым товарным поездом с полустанка. Свет вдали начал приближаться – сначала медленно, затем все быстрее. Я рванулся и открыл глаза – меня окружала спокойная розовая побелка лестничной площадки, а прямо передо мной было встревоженное лицо Юльки.

– Аркашка, что с тобой? Тебе плохо?

– Мне-то нет. – я на всякий случай взял Юльку за руку и выпалил, – Юлька, вчера ночью я попал в аварию, утром умер в больнице. Не приходя в сознание. – добавил я зачем-то.

Юлька подняла на меня круглые глаза. Ее рот приоткрылся, а голова чуть дернулась в сторону в немом отрицании.

– Но… – голос ее сорвался.

Я очень правильно сделал, что держал ее за руку – она могла бы упасть. Следующие полчаса я помню смутно – Юлька висела у меня на груди и плакала. Слезы текли по ее щекам, размывая косметику, и не останавливаясь падали на мой плащ. Я что-то говорил, утешал, но все было без толку. Наконец я понял, что говорить с ней нельзя – как и с матерью. Юлька, всхлипывая, цеплялась за плащ, но я осторожно отцепил по очереди все ее пальчики и отстранился.

– Извини, я пойду.

– Не уходи!

Она зарыдала и снова попробовала судорожно уцепиться за меня, но я отступил на шаг:

– Юль, я еще не ухожу насовсем, я зайду завтра. Хорошо? А в субботу мы поедем в гости к Глебу – там наша группа собирается.

И, не дожидаясь ответа, я побежал по лестнице, привычно прыгая через две ступеньки.

Остановился я только на бульваре, через два квартала от «Витязя» и огляделся – шел проливной дождь, как я этого до сих пор не заметил? Дождь заливал бульвар, жил своей жизнью, шуршал в ветках и чавкал в лужах. Я сел на скамейку под старым весенним каштаном. Голые, только начинающие зеленеть, ветки от дождя не укрывали, струи текли по лицу и текли по плащу, смывая юлькины слезы. И мне казалось, что все вокруг плачет – и каштан и бульвар и небо. И вокруг становилось все чище, и воздух свежел – такую свежесть я ощущал в далеком детстве, после того, как доводилось вволю поплакать. «Дождь – хорошая примета.» – вспомнилось вдруг. Дождевые слезы текли по ресницам, и я закрыл глаза, и тут же отпрянул, открыв их вновь – там, по ту сторону глаз, не было меня, а жутко и объемно висел вокруг гулкий сиреневый коридор. Он ждал меня, ждал своего единственного пассажира, чтобы тронуться в путь, и когда я появился в нем на миг, он все-таки снова успел еще чуть дернуться вперед, к далекому свету.

Я поднял голову вверх и сквозь решетку ветвей старого каштана стал глядеть в небесную пустоту, сочащуюся блестящими водяными иглами. Пора было на работу.

* * *

Лосев сидел почему-то на моем месте за нашим старым компьютером, перед ним громоздилась железяка модуля, опутанная проводами. Я тихо кашлянул и поздоровался.

– А, явился, не запылился. – отозвался Лосев.

– Где Михалыч? – сразу спросил я.

Ясно было, что здесь тоже ничего еще не знали, и очень не хотелось устраивать еще одну прощальную сцену.

– Дождь что ли? – Лосев кивнул на мой плащ.

– Угу. Так где Михалыч?

– Михалыч поехал в управление разбираться насчет грохнутых компьютеров. На них ни страховки не было, ни акта, ничего. Теперь фиг мы получим еще компьютеры в ближайшие десять лет. – Лосев со злостью посмотрел на меня, и его лысина блеснула.

– Но я-то тут не виноват наверно? – опешил я.

– А никто не говорит, что ты виноват. Никто не виноват. Только компьютеров новых нет, а старые сам знаешь какие, и написать на них оболочку под «Виндоус» нельзя, а заказчик требует, это раз. – Лосев выставил вперед ладонь и загнул большой палец, – Программист модуля помер, это два. – его указательный палец нацелился на меня, но Лосев тут же его загнул. – Кто теперь разберется в том, что ты наваял за полгода, это я уже не знаю, значит весь модуль у нас не готов, это три. – Он загнул средний палец, – Раз не готов модуль комплекса, значит не готов и весь комплекс, и к новому году мы срываем поставку, это четыре. – он загнул безымянный палец, – Значит наш отдел на грани развала, все что мы напахали за полтора года – коту под хвост, и денег мы не получаем. Девять человек работали полтора года на этот проект, а теперь все, э-э-э… – Он безнадежно махнул рукой, загнул мизинец, и в воздухе остался только сжатый кулак.