Нежданно-негаданно - [53]

— С тобой, Владислав, я верю в успех дела. Дома и стены помогают, земляк, — пошутил он.

Лузину было известно, что Градов уважал его за способности, как он выражался, знания. Всегда серьезное, даже суровое лицо Градова добрело, когда он встречался с ним. В управлении говорили, что благоговеет Градов перед Лузиным за его непритязание на градовское будто бы место.

Лузин не верил сплетням, а считал Градова знающим свое дело, добрым душой, говорил, что Градов как раз на своем месте.

Уже после Лузин понял: будь он другим, не пройди суровую школу жизни буровика — не уважал бы его так Градов, хоть и земляки.

Но лузинский стаж всего на пять лет меньше градовского, после техникума работал на Волге помбуром, бурильщиком, буровым мастером, как и Градов. Институт пришлось заочно кончать — не мог он сидеть на шее у больной матери, проработавшей тридцать лет в школе, не умеющей беречь себя, потерявшей здоровье. После учебы послали в Башкирию. За Лузиным приехали лучшие его бурильщики. Здесь и обратил внимание Градов на спокойного, не больно-то разговорчивого, вдумчивого Лузина, который беспрерывно совершенствовал что-нибудь в буровом оборудовании и всегда опережал других. Лузин много раз отказывался, когда ему предлагали инженерную должность: считал, уходить с буровой в тридцать девять лет еще рановато. Градов особенно не настаивал. Но после аварии Лузин почувствовал: он стал резок, раздражителен, вспыльчив, и это появившееся в нем только мешало ему на буровой. Увидел это и Градов, но не хотел терять Лузина, молвил:

— Переходи, Владислав, в управление. Сохранить надо себя. Я тоже разговаривал с врачами. Говорят, что смена обстановки полезна. Окрепнешь, снова уйдешь на буровую — не задержу.

Лузина тронула тогда отеческая забота Градова о нем. Он и сам чувствовал, что здоровье барахлить начало, пожалуй, и верно, перейти надо. Но на буровую Лузину вернуться не пришлось: навернулась Сибирь.

Лузин знал: Градов вышел из «низов», с рядового бурильщика, ценил его собранность, знание практического дела, но он был уверен, что с развитием бурения Градов руководителем долго не продержится, и даже жалел его; и он с радостью ехал с Градовым в Сибирь, считая, что такие качества, как у Градова, и нужны в необжитых сибирских урманах, и Градов доработает буровиком, для чего, казалось Лузину, он и был создан. Вместе с ним будет легче преодолевать то новое, трудное, неизведанное.

А Лузин не мог сидеть в Башкирии, когда уже знал о сибирских находках, ему ясно представлялось будущее края.

В те дни раздумий после разговора с Градовым и пришел к нему лучший бурильщик Федор Доронин.

— Слышал, Петрович, с Градовым в Сибирь отправляетесь?

— Да-а, вот в раздумье. Здесь буровых работ меньше становится.

— А чего думать-то, столько нефти сулят. Наверняка там люди нужны. А здесь киснуть будем… Я пришел проситься с вами.

Лузин знал, что буровиков издавна влекло туда, где новые нефтяные места, так было, есть и будет, — считал он. Доронин приехал за ним с Волги. Знал, что потянется и в Сибирь.

— Я очень рад, Федор, что ты с нами. Конечно, возьмем, какой разговор.

Стремление Доронина ему было понятно: сильнейший бурильщик. Федору тесно здесь, нужен размах. Никто не держит. Одна мать — пенсионерка. Вот их уже трое. Каждый на каждого положиться может.

Нудная и длинная дорога по Туре, Тоболу, Иртышу на пустынный берег Оби.

Градов ехал первым начальником конторы бурения, которой еще не было, Лузин — главным инженером и с ними единственный бурильщик — Доронин.

На Обском крутолобом, заросшем соснами берегу Градов развернул кипучую деятельность. Он быстро оформил земельку под будущую контору в лесничестве, которое находилось в старом сибирском селе, верстах в пяти от пристанища буровиков.

Вскоре увидели, как вспененная и обозленная после дождей Обь гнала к берегу баржу, силясь завалить ее; на берег, как грибы из лукошка, посыпались люди. Выгрузили тракторы, балки и все нужное для жилья и начала работ.

Среди приехавших выделялся лихачеством в работе, удалью Николай Веревочкин. Уж и годов за три десятка, а задор не растратил. «Как начнутся трудности, — сбежит, — подумал Лузин, — рисуется, шустрит».

Но Веревочкин уезжать не собирался. Как после выяснилось, Веревочкин раньше работал помбуром в Поволжье. Потом отбыл срок наказания на Колыме за случайное убийство в пьяной драке. Отсидел, вернулся, а тут неприятность: в местечке, откуда уезжал, — не прописывали. Веревочкин не озлобился, а узнав о Сибири, не задумываясь, катанул, люди здесь были нужны.

Градов, посмотрев документы, сурово взглянул на Веревочкина и сказал увесисто:

— До первого замечания.

А Веревочкин решил доказать Градову, как он умеет работать. До заключения он так вкалывал, что начальство за ручку здоровалось, уважало. А тут до первого замечания. Веревочкин покажет… Не виноват он, что тогда тому задире в висок угодил, а он слабак оказался. Веревочкину пришлось трудиться там, где Макар телят не пас. А здесь для него — ерунда. Посмотрим!

Лузину виделись глухие дикие места, топкие болота, урманы, занесенные снегом, и далеко внизу — нефть. Когда-то они к ней подступятся. Раз приехал — держись.