Неземля - [5]

На долины смертная пала тень,

Ты стоишь за моей спиной…

Так не бей челом, и не пой псалом, мне давно кранты,

я пошел на слом,

Да и ты еще и не то споешь —

Вот он, сын твой Авессалом…

«Когда б не пасмурные дни…»

Когда б не пасмурные дни,

мы б тоже были не одни,

и обитатели небес

питали к нам бы интерес,

и те, кто светит вдалеке,

к нам подплывали налегке,

и мы б не отводили взгляд,

узнав летательный снаряд.

При многих звездах и луне,

поднявши воротник пальто,

там проплывает в тишине

на монгольфьере некто, кто.

Он пролетает города,

махнул рукой — и был таков.

Уж больно темная вода

вскипает в шахтах облаков,

но кто провел его сквозь тьму,

он не расскажет никому.

Он наблюдал морское дно,

и одинокую звезду,

он видел яблоко одно

в одном заброшенном саду.

Ночницы падали в траву,

колодец пел в скрипучем сне,

подъяв рогатую главу,

сидел сверчок на самом дне.

И он глядел ему в глаза,

из бездн, где падает звезда,

и кто кому о чем сказал,

он не расскажет никогда.

КОНЕЦ СВЕТА НА БОЛЬШОМ ФОНТАНЕ

…Оттого и плакал над бездною серных вод,

что твоя собака, беленький теплоход,

и в мгновенье ока в обгоревшую даль увлек

он Карину с Лекой, что с дачи наискосок.

Пляшет вихорь серный, призревавший еще Содом,

Над уездной скверной, провинциальным стыдом,

Что за дух веселый пространство спалил дотла

Над облезлой школой, трезвонящей в колокола…

Там на дне залива, завиваясь, горит вода,

Там горит крапива, белая лебеда,

В опустевшей гавани взрываются фонари,

Так закрой же ставни, зеленую дверь запри!

Выгорает море, но к трамваю — бочком, молчком

Чей-то мамин Боря со скрипочкой и смычком,

Он не ловит кайфу раскаленный футляр держать,

Он и рад бы в Хайфу и в Австралию убежать,

Но еще сыграет, золотую раскинув сеть,

Что душа сгорает, но не может никак сгореть,

Что блаженны руки, затворяющие окно,

Что уйти без муки даже Господу не дано…

Так не плачь, а смейся, в сияющий мир иной

Уносясь на рельсах в коробочке расписной.

«Что ты, говорит, что ты?»

Что ты, говорит, что ты?

Что тебе, говорит, не спится?

Вечер наступает, скрипят деревья,

Ветер разгулялся, скрипит калитка,

Ласточки летают, небо чертят…

Да так, отвечает, просто не спится.

Вечер разгулялся, скрипят деревья,

Ветер наступает, хлопает калитка,

Небо темнеет, а кто там — в небе,

Ласточки, чи летучие мыши…

Не гляди, говорит, в небо —

Господь с ними, нехай себе летают,

Погляди лучше в окошко — яблоня в него дышит,

Рукавами своими мокрыми машет,

Занавеска плещет, скрипит ставень,

Мошкара вокруг лампы вьется.

Отвечает — смутно мне, неприютно,

Занавеска вьется, хлопает ставень,

Словно кто-то к нам хочет, но не умеет,

Все просится в дом, все плачет,

Мошкара обгорает в лампе,

Уж так ее, бедную, жалко…

Ну и пусть, говорит, а мы не пустим.

Что с того, что он под окнами ходит,

Галькою скрипит, шуршит травою,

Что с того, что теребит занавеску,

Воет, плачет, ставнею полощет…

Отвечает — да ведь он уже в доме;

Видишь — кошка шипит и горбит спину,

Вот, сидит на рассохшемся стуле,

Смотрит, шепчет, головой кивает,

Головой кивает, на меня смотрит —

Попроси его отвернуться…

Говорит ей — ну и что, а ты не бойся,

Погляди, вот я стою с ним рядом,

Вот беру его руку в свою руку,

За руку уведу его отсюда,

Через сад, за скрипучую калитку,

По вечерней, по ночной дороге,

Мимо верб, что качают головами,

В золотые поля, голубые,

В те поля, откуда нет возврата…

ПОДЛИННАЯ ИСТОРИЯ МАРУСИ ЧУРАЙ

Когда на землю тьма спустилась —

нехай щастит поганцу Грицю, —

сама, Маруся, отравилась,

и повезли ее в больницу.

Бог знает, что тогда ей снилось,

той нераскаянной чернице,

когда над ней, являя милость,

склонились ангельские лица.

«Покинь больницу, дочь эфира,

забудь про вретище земное,

пускай летит, как голубь мира,

твой дух под белой простынею.

Примерь вот звездное монисто;

пусть будет смерть неначе воля,

воскресни в перелетном поле

элементалем золотистым!

Нехай внизу с кровавым спысом

гуляет времечко лихое…

Мир дольний заржавел и высох,

сухой осыпался трухою.

Смотри, как в черном чернобылье

тугие трубы вострубили

и стонет, небто недотрога

в лихих объятьях хулигана,

та зализнычая дорога,

бредя на Пивнич бездоганно.

Открой глаза свои, Маруся,

дитя невиданное, с нами

всплесни, как плещут дики гуси

великолепными крылами!»

Маруся спит, ей снится ветер,

которому Маруся снится,

и всадник спрыгнет на рассвете

у обездоленной криницы,

и звезды соляного шляха

за ним летят, в прорехах мрака.

Алей греха, чернее ночи,

вернее смерти неминучей,

и конь подковками стрекочет

по скривленным днепровским кручам…

…Парит над Днипрельстаном туча,

Маруся открывает очи.

КОЗАЦКАЯ ПЕСНЯ

1.

Плавником бьет рыбка,

смеется молодка…

То ль на море зыбка,

то ль на небе лодка.

Черным-черно ночью,

все небо в заплатках,

коники стрекочут;

не плачь, немовлятко.

Кто в зыбкой в колыбели,

есть-пить не просит,

того ангелы белые

на небо уносят.

Сидят на подворье

за столами гости,

черный ветер с моря

белит им кости.

Роса их поит,

вьюнок выел очи,

на Шляху Чумацком

их псы воют.

Плывет в небе зыбка,

мовчит черный камень,

в черном море рыбка

гребет плавниками.

Дым над хатой вьется,

ангел смеется,

когда козак Гонта

идет домой с Понта.

2.

Ходит Господь полем,

ходит косогором…

Пластают волы в поле

плугом свет багряный,

присыпаны солью

Господние раны.

Гудит тугая туга