Незанятый мир - [23]

— Не знаю, может, я и дурак, что затеял такую возню, — сказал он, с сомнением осматривая устройство. — Не исключено, что запущу здесь нечто такое, что не смогу остановить. Водяные часы протекают, водомеры заклинило, клапан безопасности ржав до основания. О, дьявол… — Но он продолжал работу. Что-то неудержимо вело его вперед. Ведь он был инженер. И американец. Следующей задачей было наполнить котел. Для этого требовалось носить воду в двух ведрах от источника. Это отняло три дня. И вот после одиннадцати дней тяжкого, изнурительного труда в мрачном подземелье, испытывая недостаток в инструментах, возясь с испорченными материалами, обнаженный и потный, угрюмый, изнуренный, едва живой, он подготовил все для опыта, несомненно самого чудного в истории рода людского.

Он воспламенил топку обломком сухого дерева, затем набил ее до отказа углем. Полтора часа спустя сердце его наполнило волнение, смешанное со страхом и чувством усталости, при виде пара, сперва белого, затем голубого и редкого, который стал, шипя, выходить из мест протечек в длинной трубе.

— Никакого способа определить давление или что-то еще, — заметил он. — Не угадаешь, попаду я в преисподнюю или нет. — И он отступил от слепящего полыхания топки. Обнаженной рукой вытер пот со лба. И повторил: — Не угадаешь. Но с помощью Всевышнего я отправлю это послание, и точка.

Глава 14 ДВИЖУЩИЕСЯ ОГНИ

Едва дыша от усталости и волнения, Стерн вернулся в машинный отсек. Наступил решающий момент, он взялся за ржавое колесо тормоза, чтобы запустить динамо. Его заклинило, оно не поддавалось. Ожесточенно выругавшись, инженер схватил большой гаечный ключ, пропихнул через спицы и приналег. Застонав, колесо поддалось. Повернулось. Инженер опять приналег.

— Пошла! — заорал он. — Давай! Трогай!

С шипением, словно выражая неудовольствие, что ее разбудили после многовекового сна, машина понемногу пришла в движение. Несмотря на всю смазку Стерна, каждая деталь визжала в мученьях. Неровная дрожь охватила машину, когда та начала прибавлять обороты. Динамо загудело, неистово, протестующе заскрежетало и заскрипело. Привод из просмоленной конопли натянулся и задрожал, но выдержал. И, точно запряженный старым конягой драндулет, готовый развалиться, это древнее устройство, текущее, свистящее, трясущееся, голосящее на сто ладов, тем не менее заработало. Пусть оно казалось жалкой насмешкой над стародавним образом прекрасного рукотворного чуда, но оно работало. Свидетель свершившегося, инженер, вся жизнь которого прошла в благоговейном служении технике, испытал странное щемящее чувство. Он сел, вконец измученный, на пол. Лампа подрагивала в его руке. И все же, покрытый грязью, потом и ржавчиной, он испытал в этот миг торжество, какого ему не выпадало прежде. И тут же понял, что прохлаждаться рано. Много чего еще оставалось. Он опять встал и приступил к работе.

Сперва он удостоверился, что динамо двигается без серьезных нарушений. И что провода присоединены как должно. Затем опять до отказа набросал угля в топку и закрыл дверцу, оставив лишь достаточную тягу, чтобы обеспечить устойчивое нагревание примерно в течение часа. Покончив с этим, он вновь полез туда, где Беатрис в нетерпении ждала в маленькой радиостанции на крыше. Он ввалился на станцию едва живой. Тяжело дышащий, с безумными глазами, простерев черные от угля руки из белизны своей медвежьей шкуры, он являл собой необычайное зрелище.

— Она пошла! — вскричал он. — Есть ток. На некоторое время порядок. А теперь — проверка.

На миг он тяжело оперся о бетонную скамью, к которой был прикреплен аппарат. День уже близился к концу. Сияние вечера начинало гаснуть у дальнего горизонта, а за стенами сгущался угрюмый пурпурный покров. При неясном свете, проникавшем в дверной проем, Беатрис разглядывала его осунувшееся бородатое лицо, потное, покрытое угольной пылью. Безобразное лицо. Но не для нее. Ибо ей оно представилось лишь маской, за которой она усматривала могучую волю, отвагу и неутомимую изобретательность непобедимого человека.

— Итак, — рассмеялся вдруг Стерн, — итак, вызываем оператора с Эйфелевой башни? — И опять в угасающем свете пристально воззрился на аппарат перед собой.

— Полагаю, машинка не подведет, — рассудил он, надевая тронутые ржавчиной наушники. Положил руку на ключ и выдал на пробу несколько первых точек и тире. Едва дыша, Беатрис наблюдала за ним, не смея задавать вопросов. В диэлектрике зеленые искорки и пляшущие огонечки затрещали и зашипели, точно живые существа, духи неведомого рода. Стерна, который опять ощутил, что прикасается к животворной силе этого мира, наполнило новое бурное ликование. И все же, как бы ни преклонялся он перед наукой, а некое благоговение перед высшей силой прибавилось к этому могучему торжеству. Странный блеск сиял в его глазах, а дыхание выходило изо рта так торопливо, словно он саму свою душу отправлял в эфир вместе со знаками азбуки Морзе. Потянулся к волномеру. Тщательно и медленно стал проверять диапазон, увеличив до пяти тысяч, а потом обратно, прочесывая эфир по всей шкале. Наружу, наружу, в сгущающуюся тьму через пустыню мертвого мира, он запускал свои огоньки в неистовой мольбе. Его лицо стало суровым и страстным.