Незанятый мир - [13]

Глава 8 ЗНАК БЕДЫ

Слабость, как воспринял это Стерн, одолела его лишь на минуту. Затем, еще полнее осознав, что немедленно нужно посвятить все силы исследованию, он покрепче ухватил кувалду и вступил в чащу на Мэдисон-сквер. Прочь от него поскакал кролик. Змея, шипя, скользнула и скрылась под сенью папоротников. Бабочка, серовато-бурая с охрой, уселась на ветку в солнечном свете и принялась медленно складывать и раскрывать крылышки.

— Гм, да это не иначе как Данаус Плексипус! — сказал себе человек. — Но как странно он изменился. Да, в самом деле, это какой-то особый вариант эволюции. И впрямь порядочно времени промчалось с тех пор, как мы уснули. Пожалуй, куда больше, чем я смел догадываться. Ну и ну. Над этим придется поработать, и лучше начать поскорее.

Но пока что и это стоило отложить, дабы заняться кое-чем весьма насущным. И, раздвигая подлесок, он с треском принялся пролагать себе путь через лес. Он прошел несколько сотен ярдов, когда с губ его сорвался возглас изумления и восхищения.

— Вода! Вода! Как? Ручей так близко? Совсем рядом заводь? Боже мой, вот это повезло, и в самом начале!

И, замерев на месте, с искренней радостью воззрился на воду. Здесь, так близко к громаде полуразрушенной башни, тень которой нависала над лесом, Стерн внезапно набрел на водный поток, прекрасней любого, какой мог когда-либо журчать под тисами Арденн или плескаться под ивами Гесперид. Инженер созерцал близкую по форме к кругу низинку в лесу, обрамленную папоротником и усеянную пурпурными цветами, в глубине которой искрился родник, затененный листьями, прохладный, точно в Элизиуме[11]. И отсюда по руслу, которое вода мало-помалу промыла себе сама, ручей тек, расширяясь, к заводи примерно пятнадцати футов в поперечнике, а затем, перелившись через край, уносился прочь мимо ростков аира и тростников, издающих манящий шелест.

— Вот это находка. — И инженер шагнул вперед. — А это что? Никак след оленя? — Он заметил несколько слабых отпечатков копыт на песчаной кромке. — Великолепно! — И в возбуждении упал на берегу ручья. Склонился над водой. Опустив заросший волосами рот к чистой воде, стал пить огромными глотками. Наконец, вдоволь напившись, он встал и вновь огляделся. И немедленно разразился ликующим смехом.

— Да это никак мой старый приятель, если я только не путаю! — вскричал он. — Этот источник ни больше ни меньше как отдаленный потомок фонтана на Мэдисон-сквер! Но, господи, до чего он изменился! Великолепная была бы тема для статьи в «Анналах прикладной геологии»! Только, увы, никаких анналов больше нет и, что еще печальней, нет читателей.

Он приблизился к заводи.

— Стерн, мальчик, — сказал он себе, — вот тебе и первоклассная купальня!

Мгновение спустя, раздевшись донага, он неистово плескался в воде. Затем основательно поскреб себя от макушки до пят чистым белым песком. Смыл песок. И, когда вновь поднялся минуту-другую спустя, радость жизни переполняла каждую его клетку.

С минуту он высокомерно глядел на тряпки, валяющиеся близ водоема. Затем, крякнув, отпихнул их ногой. «Полагаю, можно обойтись без этой дряни, — пробормотал он, — медвежьей шкуры там, в здании, будет достаточно». Он подхватил кувалду и, мощно, с облегчением вздохнув, двинулся к башне.

— Ах, до чего это было прекрасно, — произнес он. — Я словно помолодел на десять лет. На десять, но сколько мне стукнуло? Икс минус десять равно…

Шагая по упругому мху и сосновым иглам, он в раздумье погладил бороду.

— А теперь вот бы постричься и побриться! — заметил он. — Ну а почему бы и нет? То-то для нее неожиданность будет.

Утвердившись в этой мысли, он ускорил шаги и вскоре опять был у прохода, где выросла норвежская сосна. Но входить не стал, а вместо этого повернул направо. Пробираясь по лесу, карабкаясь через упавшие колонны и разбитые каменные блоки, вспугнув выводок длиннокрылых куропаток, раздвигая кусты, густо росшие у основания стены, он перемещался вдоль того, что некогда было Двадцать третьей улицей. Никаких признаков мостовой, никаких трамвайных путей, ничего, кроме признаков обветшалых развалин, выстроившихся на той стороне. Пробиваясь вдоль подножия Метрополитен, он высматривал руины скобяной лавки. И только перейдя бывшую Мэдисон-авеню и одолев еще около ста ярдов по ходу Двадцать третьей улицы, он нашел то, что искал.

— А, — произнес он вдруг, — а здесь кое-что есть.

И, перевалив через гряду поросшего травой мусора, из которого торчали два битых временем железных колеса, очевидно оставшихся от древнего трамвая, спустился к зияющей норе в том месте, где провалился тротуар, и через нее попал внутрь магазина.

— А здесь есть чем поживиться, несомненно, есть, — решил он, тщательно осмотрев место, — и если это не бывшее заведение Корнера и Брауна, то я не я. Тут должно было что-то сохраниться. А тебе тут что надо? — И, поспешно подобрав камень, запустил им в гремучую змею, начавшую издавать сухой и скрипучий стук с бывшего прилавка. Змея исчезла, а камень, отскочив, разбил стекло. Стерн развернулся с радостным возгласом. Ибо увидел у задней стены магазина стародавнюю витрину, внутри которой уловил тусклый отблеск металла. Стерн устремился вперед, споткнувшись об отвалившийся порог, поросший мхом и травой. Там в витрине, сохраненные, подобно артефактам Древнего Египта, которые попали в музеи две-три тысячи лет спустя, инженер увидел бесценные сокровища. И весь впал в дрожь от неистового восторга. Один удар кувалдой, и стеклянная преграда рухнула. Дрожа от возбуждения, он отбирал то, в чем более всего нуждался.