Незаконная комета. Варлам Шаламов: опыт медленного чтения - [83]

Здесь мы позволим себе первое – не лирическое, но аналитическое – отступление.

Как сделан шаламовский рассказ «Инжектор»?

Короткий текст – менее 300 слов – состоит из двух документов: объяснительной записки начальника участка «Золотой ключ», горного инженера Кудинова Л. В. по поводу шестичасового простоя четвертой бригады заключенных, и резолюции, вынесенной начальником прииска наискосок по исходному рапорту. То есть представляет собой монтаж, буквальное, графическое наложение двух картин мира.

Согласно исходному отчету, причиной простоя (когда речь идет о золотодобыче, простой – это вещь вполне смертоносная) была скверная работа инжектора. То есть «струйного насоса для нагнетания жидкости или газа в резервуары». Инжектор подавал воду в бойлер, который использовали для прогрева грунта. Прогреть же было совершенно необходимо, ибо в середине ноября при температуре ниже –50° в условиях вечной мерзлоты вести земляные работы без предварительной подготовки невозможно ни при каком градусе энтузиазма или страха: почву инструмент не возьмет. У простоя, таким образом, имелась настолько уважительная причина, что горный инженер Кудинов рассчитывал, что начальник прииска войдет в его положение.

Попутно читатель знакомится со следующими, нормальными для места и времени, обстоятельствами:

а) температуру воздуха горный инженер вынужден определять «на плевок» (замерзает на лету или нет), потому что штатный градусник сломан надзирателем – либо по неловкости, либо именно для того, чтобы такие низменные параметры, как температура воздуха, не мешали выполнению плана;

б) температура эта не служит причиной прекращения работ: рассказ «Инжектор» – десятый от начала сборника, читатель уже знает, как кормят людей, работающих в этой среде (практически никак), и во что их одевают;

в) бригада вынуждена ждать на месте все шесть часов – на морозе, без укрытия и возможности согреться;

г) поломка инжектора не была делом внезапным: механизм «уже пять дней работал безобразно», а также «совершенно разболтался», но добиться ремонта не удалось, поскольку главный инженер был равнодушен к проблеме, а только требовал выполнения плана (к этому моменту читатель уже знает, что конкретно от процента выполнения плана зависит, какое именно недостаточное количество хлеба получит замерзающая бригада и не будет ли она попросту расстреляна за саботаж).

Резолюцию же начальника прииска стоит процитировать целиком.

1) За отказ от работы в течение пяти дней, вызвавший срыв производства и простои на участке, з/к Инжектора арестовать на трое суток без выхода на работу, водворив его в роту усиленного режима. Дело передать в следственные органы для привлечения з/к Инжектора к законной ответственности.

2) Главному инженеру Гореву ставлю на вид отсутствие дисциплины на производстве. Предлагаю заменить з/к Инжектора вольнонаемным. (1: 88)

Как мы видим, автор второго документа не владеет производственным кодом. Дело не только в полном незнакомстве с терминологией (и, заметим, с грамматикой). Дело еще и в неспособности представить себе, что неживой объект, не обладающий свободой воли – а следовательно, и злой волей, – может повести себя нештатно. Собственно, именно в тот момент, когда «разболтанность» инжектора начинает трактоваться не как состояние, а как поведение, из документа исчезает струйный насос и появляется заключенный с характерной троцкистской фамилией. Назовем этот код репрессивным[150].

Заметим также, что как раз человеку водворение в роту усиленного режима в ноябре при тех самых минус пятидесяти могло стоить здоровья или жизни – эти помещения, как правило, плохо отапливались или не отапливались вовсе. Передача же дела в следственные органы по обстоятельствам 1937–1938 годов была чревата расстрелом, а по всем прочим обстоятельствам – новым сроком.

Так что в некотором – вполне узнаваемом – смысле мы имеем дело с инверсией традиционных книжных и кинематографических сюжетов о герое, случайно угодившем в безжалостный механизм. У Шаламова в лагерные шестеренки, в машину, состоящую из людей и их представлений, попадает злосчастная деталь бойлера. Попадает потому, что ее по ошибке принимают за человека. (Заметим, что с собственно механизмами, опознанными как таковые, эта система обращалась иначе. Инжектор-насос – ценный агрегат, который нельзя изготовить на месте, а можно только завезти с Большой земли. Он подлежит ремонту и восстановлению, даже если «полностью разболтался». Инжектор-человек, вернее з/к Инжектор, никакой ценности не представляет и ремонту не подлежит.)

Причем внутри рассказа вся цепочка последствий механически предопределена с того момента, когда рапорт прочитан через оптику начальника прииска. Это в первом приближении; во втором – из тех самых мелких подробностей, рассыпанных по трем сотням слов, становится ясно, что судьба грамматики, техники, людей (сколько дней может прокайлить голодный человек на морозе даже при работающем инжекторе? за сколько пойдет «под сопку» бригада, не выполняющая план?) предопределена еще до появления начальства. Выжить здесь нельзя никому и ничему, а перипетии рассказа – всего лишь конкретные обстоятельства места, времени и образа действия. Лагерь есть механизм необратимый.