Незадолго до наступления ночи - [39]

Рассказ о встрече с профессором Брошем на этом обрывался. Следующие страницы представляли собой долгие и довольно нудные размышления на тему смерти, убийства и самоубийства.

Александр поднял голову и растерянно огляделся… Так вот как воспринял Брюде их первую встречу, о которой он сам сохранил более «невинные» воспоминания! Он тогда с любопытством и с интересом выслушал то, что ему представлялось чем-то вроде исповеди одного из представителей буйного племени «проклятых поэтов». Брюде брызгал слюной, изрыгая проклятия в адрес литературы, но сам он писал и уже за одно это был достоин всяческого снисхождения и отпущения грехов. Это он-то, Александр, выступал в роли ученого-энтомолога? Ну да, конечно, разумеется, кое-что от любопытного ученого в нем в тот момент действительно было… но если он и был «энтомологом», то «энтомологом» чувствительным, милосердным, добрым, сострадательным, к тому же тогда еще не подозревавшим, что «насекомое», которое он изучал, представляло большую опасность, так как было очень ядовитым.

Александр закрыл папку, подпер голову руками и попытался поточнее вспомнить, что же именно говорил Брюде в ходе их первой беседы. Увы, слова припоминались с трудом, воспоминания были отрывочны, бессвязны, расплывчаты; зато Александр отчетливо сейчас видел лицо юноши, каким оно было тогда: лицо аскета, словно истощенное и иссушенное голодом и бессонницей, с горящими лихорадочным, болезненным огнем глазами. На голове у него во все стороны торчали непокорные волосы, казалось, никогда не знавшие расчески. Александр вновь словно воочию увидел руки этого странного парня: худые, костлявые, нервные, беспокойные, постоянно двигавшиеся, немного подрагивавшие; эти руки стремительно выхватывали сигарету из пачки, зажигали ее и очень быстро гасили, яростно вдавливая в блюдце окурок.

Александр блуждал в своих воспоминаниях, когда громкий стук в стеклянную дверь кабинета заставил его очнуться. Это была Вера, смотревшая на него с явным неодобрением.

— Что происходит, господин профессор? Вы знаете, который час? Можно подумать, что вы вознамерились здесь заночевать!

Александр взглянул на часы…

— Ах, Боже мой, уже почти десять! Извините, я просто заработался! Должен признаться, я потерял всякое представление о времени! Я погрузился в чтение чрезвычайно интересного отрывка, интересного для меня лично по многим причинам…

— Я была бы вам очень признательна, если бы вы впредь не засиживались допоздна. Библиотека вот-вот закроется, а мне еще надо расставить книги на полки. Отдайте мне папку, пожалуйста.

— А не мог бы я оставить ее здесь до завтра?

— Вам же известно, что это невозможно! Я должна ее отнести в безопасное место, туда, где она будет в целости и сохранности. Мне даны совершенно определенные указания.

— Но разве не будет она и здесь в полнейшей безопасности? Я закрою дверь кабинета на ключ.

— Не спорьте, прошу вас! Повторяю: уже очень поздно… Из-за вас я зря теряю время…

Тяжело вздохнув, Александр протянул папку Вере, и она буквально выхватила ее у него из рук.

— Поторопитесь, я сейчас выключу свет.

— Хорошо, хорошо… доброй ночи.

— И вам того же.

Выйдя из библиотеки, Александр увидел, что снег все еще идет, но уже не такой густой. Снежинки вились и танцевали в кругах света около уличных фонарей. В этот поздний час прохожих на улицах было мало, и тропинки, протоптанные днем на тротуарах в пушистом белом ковре, уже начали исчезать под слоем новых мягких хлопьев. Александр направился к отелю. Шел он медленно, ступал осторожно; воротник пальто он поднял, чтобы защитить от холода шею и уши. Внезапно он сообразил, что не ужинал и что ресторан, вероятно, вот-вот закроется. Есть ему что-то не хотелось, и он решил, что прекрасно обойдется и без ужина. То и дело спотыкаясь и даже слегка покачиваясь на обледенелом скользком тротуаре, Александр шел знакомым путем, глядя себе под ноги и мысленно повторяя про себя слова Брюде о себе самом, вертя их и так и сяк, пережевывая их, словно жвачку… оставлявшую горьковатый привкус обиды. Слова могут ранить, а порой могут и убивать… Слова Брюде сейчас, тридцать лет спустя, сохраняли свою язвительность, злобу и ядовитость, и Александр ощущал резкую боль от укуса этого жала.

Добравшись до номера, Александр тотчас же лег спать, но заснуть не мог долго, так как его преследовало неприятное видение: перед его взором неотступно маячила физиономия Брюде, корчившего какие-то жуткие рожи. Александр долго-долго ворочался в постели, пока не забылся сном.

Снилось ему, что его пригласили выступить с лекцией о творчестве Брюде в одном крупном книжном магазине, скорее походившем на литературное кафе, ибо там имелась стойка, а в большом зале стояли мраморные столики, за которыми сидели посетители, потягивали вино, пили кофе, болтали. Хозяин книжного магазина указал Александру на стул, стоявший в центре четырех составленных вместе столиков, и со словами «Вам тут будет удобно» удалился, исчез, даже не удосужившись представить его тем дамам и господам, что занимали места около него и при этом не обращали на него никакого внимания. Посетители, без сомнения, пришли сюда, чтобы выпить какой-нибудь напиток и что-нибудь съесть… Но что они собирались есть и пить? Вот это-то и было непонятно, так как перед каждым из молодых людей, элегантных, стройных, державшихся прямо и чинно, аккуратно одетых (у всех были повязаны галстуки), какой-то тип, наверное, официант, молча поставил по серебряному бокалу на очень тонкой и высокой ножке из черного эбенового дерева, разложил очень длинные, очень тонкие и, вероятно, очень острые ножи, а также ложки с ажурными ручками, а затем исчез следом за хозяином заведения. Бокалы так и остались пусты, но никто не выказывал никаких признаков нетерпения. Справа от Александра расположилась юная парочка, поглощенная любовной беседой. Александр решил подождать, пока они закончат разговор, чтобы начать излагать свои мысли по поводу творчества Брюде, но влюбленная парочка и не думала прекращать свое милое воркование, так что ждал Александр напрасно; в конце концов он вежливо намекнул влюбленным на то, что собирается приступить к чтению лекции; они оба взглянули на него с удивлением, но все же соизволили умолкнуть.