Незабываемое лето, или Женитьба полковника - [58]

— Я только хочу, чтобы ты помнила об этом всю жизнь…

Петрович оставил калитку приоткрытой, и Зося бесшумно проскользнула внутрь. А Глеб все стоял и смотрел туда, где в темноте ночи растворилась маленькая фигурка Зоси.

Он не поехал сразу домой, а заехал к себе в отделение полиции. Предчувствие не обмануло его — на столе лежал запечатанный конверт с результатами проведенной экспертизы.

…Вот и все. Всему есть начало и конец…

Глеб сел за стол, но еще долго не прикасался к конверту. В окно было видно звездное небо — вечный вопрос и вечное ожидание ответа.

…Постепенно цвет неба стал понемногу меняться, появлялись светлые тона, а Глеб все сидел за своим столом, и его пальцы крепко сжимали конверт. Он догадывался о результатах экспертизы, поэтому они не шокировали его своим прямым приговором. Он приготовился к нему и воспринял его с хладнокровной решимостью.

Сейчас за столом сидел человек, долг и честь в жизни которого были превыше всего. Долг и честь офицера полиции, преданного своему делу. Долг и честь, впитанные им с детства из негромких рассказов деда долгими зимними вечерами. Он и сейчас был в душе тем вихрастым мальчишкой, который заворожено слушает, как большой и сильный дед ведет неторопливый рассказ о страшных первых днях войны, когда он, будучи молодым лейтенантом, попал в окружение и с боями пробивался к своим. О тяжелых оборонительных боях под Сталинградом, когда их отряд НКВД в течении трех суток сдерживал прорвавшие советскую оборону немецкие танки и пехоту. Тогда из его выпуска школы милиции в живых осталось только трое курсантов. А потом, после Победы, когда мир прочно обосновался на земле, были тревожные будни советской милиции и простые, не заметные рядовым гражданам, но геройские поступки советских милиционеров. Он вспоминал деда, отца, он будто снова был с ними, слышал их негромкие голоса, когда они усталые приходили с работы, а он, еще совсем мальчишка, бегал по дому с игрушечным пистолетом за невидимыми врагами…

И теперь долг и честь офицера полиции были превыше всего, но… с честью бой вела любовь, или то, что сейчас жило в душе, то светлое и нежное чувство, которое родилось в эти летние звездные вечера, честь мужчины по отношению к доверившейся ему женщине. Зося заняла свое место в его сердце…

Рассвет неумолимо рвался в окна, окрашивая полутонами потонувшую в сигаретном дыме фигуру следователя. Глеб не сомневался в принятом решении.

Ночь Ксения провела беспокойно, проснулась рано и уже пила чай, когда услышала громкие голоса в коридоре. Алевтина Николаевна что-то говорила Зосе, потом послышался стук закрываемой двери соседнего номера и сдавленные рыдания. Они, несомненно, принадлежали Зосе.

Ксения быстро вышла в коридор. Алевтина Николаевна была в своем кабинете.

— Ах, Ксюшенька. Заходи, заходи. Мне сейчас позвонил Глеб и сообщил, что он написал рапорт с просьбой отстранить его от ведения дела о краже.

— По какой причине?

— Он не объяснил. Сказал, что завтра прибудет новый следователь, но кто это будет — не уточнил.

Ксения молча выслушала, что ей сказала Алевтина Николаевна. Она только вздрогнула, когда услышала о новом следователе.

Сразу после завтрака Вирсавий Легонтович уже бродил по берегу, высматривая Ксению. От волнения он вспотел, руки дрожали, под глазами залегли глубокие тени.

Прошедшую ночь он провел без сна. В голову лезли разные мысли.

…Зачем они обыскивали машину? А этот Глеб… с виду провинциальный простак… но кто бы мог подумать?! И эта влюбленная курица… гуляет с ним по ночам, неизвестно чем занимаются… могла бы за это время что-то и выведать…

Он ворочался, тяжело вздыхал. Но главное, что не давало заснуть — неуемно-острое желание, которое не имело выхода и не могло быть утолено.

…Неужели эта девчонка не боится тюрьмы?..

В своей жизни Вирсавий Легонтович редко получал отказы, женщинам нравились его ухаживания. И пусть не продолжительного, но желанного результата он всегда добивался. Но Ксению, как не пытался, он понять не мог. Эта женщина с внешностью подростка приводила его в бешенство. И сейчас, бродя по берегу, он чувствовал, что не вынесет отказа. Он поминутно смотрел на часы, ему казалось, что время остановилось… Она так и не пришла.

Возвращаясь к пансионату, Вирсавий Легонтович чувствовал себя опустошенным и вмиг постаревшим. В душе росла обида на жизнь, на самого себя. Казалось, горечь заполняет его, он даже ощущал ее привкус. Дойдя до террасы, Вирсавий Легонтович, с трудом переставляя ноги, начал подниматься наверх и… замер от неожиданности — навстречу ему спускалась Ксения.

С неизвестно откуда взявшейся энергичностью, быстро оглядевшись по сторонам, Вирсавий Легонтович схватил Ксению за руку. Перехватывая ртом воздух, сбиваясь, он отрывисто заговорил:

— Вы обдумали мое предложение? Время поджимает, мне необходимо принимать решение. Помните, что вы обрекаете на судебное преследование не только себя, но и вашу знакомую — Киру! — его голос звучал неестественно, срываясь на хриплые дрожащие нотки.

Ксения отдернула руку и посмотрела в глаза Вирсавия Легонтовича. В них она прочла страх и растерянность человека, пытающегося сохранить самообладание, но совесть которого не позволяла этого сделать.