Горы… уснувшие много-много лет назад громадные исполины… Что кроется на устремленных в небеса вершинах? Какие тайны хранят изборожденные бесстрастным временем седые каменные склоны? Что заставляет с замиранием сердца любоваться вашей суровой, монументальной красотой? Язык не в силах выразить словами грандиозность творения… Вершины, камни и снега — высочайшие ступени, последние еще подвластные человеку перед необозримым океаном небесной вечности. Человек всегда стремился в этот небесный храм, где нет места суетному миру, где под лучами солнца и светом звезд царствует вечное безмолвие…
Уральские горы, древние старцы, вам много миллионов лет, ваши хребты горделиво раскинулись от далеких северных морей до жарких южных степей. Холодные зимние вьюги надевают на ваши вершины волшебные снежные уборы, превращая поросшие лесом подножия и седловины в декорации величественной сказки. Низкое заходящее солнце набрасывает на вас оранжевые и желто-фиолетовые покровы, играя радужными переливами в ледяных панцирях, покрывающих крутые склоны.
Летом вы отряхиваете последние остатки зимней спячки, умываясь бурными речными потоками, и одеваетесь в безбрежное море цветочного разнотравья высотой выше человеческого роста. Ваши подножия обрамлены красавицами елями, а вершины, покрытые ветвистыми можжевельниками, пестрят ковром лишайников вперемежку с ягодниками брусники, голубики, черники, шикши.
Наступает осень, и невидимый художник раскрашивает золотисто-оранжевыми цветами травы и листья деревьев, добавляет ягодникам бурые оттенки…
— «Скажи, Лизетта, так же ль у тебя от счастья бьется сердце?»
— Лео, милый, подай кастрюлю с овощами.
— Пожалуйста, Лизи. «И если так же, найди слова, которых я лишен, чтоб выразить, что нас переполняет. Пропой хоть звук из хора голосов, которые бушуют в нашей встрече».[1]
— Ах, Лео дорогой, подай мне лече и на мгновение ротик свой закрой.
— Ну что же, придется спуститься с поэтического Олимпа в наше прозаическое бытие, милая Лизи. Прими от меня сей драгоценный дар небес — лече.
Такой, не лишенный легкого юмора и лирической окраски диалог, происходил утром, когда августовское солнце мягким светом будило еще спавший маленький поселок, ютившийся у подножия горного хребта. Небольшое озеро с прозрачной ледяной водой посеребрило свою гладь первыми солнечными лучами. Оно, как и хребет, носило название Медвежье.
На берегу озера раскинулся небольшой поселок Горный. Со всех сторон его обступал вечнозеленый хвойный лес, где на западе, над верхушками вековых елей, пихт и лиственниц вздымалась к небу седая вершина хребта Медвежьего, довольно часто укутанная белесыми туманами или темно-серыми грядами туч.
Почти все дома поселка были построены еще в первой половине двадцатого века. Некоторые из них покосились и вросли в землю, заборы обвалились, заросли бурьяном и крапивой. Раньше люди охотились на медведей, волков, лисиц, белок и перелетных птиц, но теперь прилежащие к поселку земли были объявлены заповедной зоной, и охота прекратилась. Ей на смену пришел туризм.
Поначалу первые энтузиасты совершали восхождения на хребет и пешие походы вокруг озера. Затем, когда туристический поток стал превращаться в многоводную реку, появился первый гостевой дом, затем — второй. Гостевой дом «Приют горного странника» располагался в начале главной улицы поселка с незатейливым названием Лесная.
Пройдя через калитку в металлическом заборе, вновь прибывший горный странник ступал на гравийную дорожку. По левую руку, вдоль забора, тянулись хозяйственные постройки, начинающиеся дощатым навесом, обнесенным металлической сеткой. Здесь обрел пристанище большеголовый мохнатый пес по кличке Буян. Он оправдывал свое имя — даже мышь не могла проскочить мимо, не будучи грозно облаянной. За местом проживания Буяна находился заброшенный загон, где ранее находили кров куры, козы и прочие деревенские обитатели, а теперь покосившаяся деревянная крыша и припавшая на бок ограда грустно взирали на новомодную соседку — обнесенную частоколом мангальную зону под свежевыкрашенной голубой краской металлической крышей. Двор был открыт не утихающим ветрам, да и человеческое небрежение сыграло свою роль — кругом благоухали заросли дикорастущих трав, цветов и кустарников.
Вернемся к нашему вновь прибывшему горному страннику. Будучи облаянным Буяном, он оказывался в центре двора и по мощеной гравием дорожке подходил к одноэтажному дому, внешний вид которого наводил на мысли о недавно проведенном капитальном ремонте. Крытую красной металлической черепицей крышу венчала круглая деревянная мансарда, в виде башни устремляющаяся вверх остроконечным шпилем.
Пройдя через террасу, горный странник ступал в небольшую прихожую, где его взору открывался просторный холл. Посередине, на мягком ковре, удобно расположились небольшой диванчик и стоящий перед ним столик. На лакированной поверхности столика можно было бы увидеть поле для игры в шахматы, если дать себе труд убрать постоянно находящиеся на нем газеты и журналы, претендующие на внимание своими яркими обложками. Подобранные в тон темно-синим обоям голубые занавески на окнах создавали приятный для глаз полумрак и ощущение прохлады.
