Незабудки - [37]

Кладбище находилось на берегу бурлящего ручья, на взгорке меж скал, где поверх мохового покрова у подножья скал, среди речной гальки — повсюду пестрели темно-голубые незабудки на высоких стеблях. Их приторный, пьянящий аромат не походил ни на какой другой цветочный запах…

Возможно, это был всего лишь самообман и мир казался столь прекрасным оттого, что всю зиму мы прожили в мутном черно-сером полумраке и даже снег не был таким ослепительно-белым, как сейчас на сопках вокруг, когда солнце пронзает их склоны золотистыми копьями своих лучей. Ведь зимою единственная вызывающая немое восхищение небесная красота — это радужные переливы северного сияния — уходящие вверх, к самым звездам сверкающие столбы, подобные трубам гигантского церковного органа…

Я опустился на колени, чтобы коснуться глазами и лицом этой красоты, чтобы вдохнуть полные легкие, вобрать в себя этот ни с чем не сравнимый аромат.

А ведь насколько мне было известно, незабудки не имеют запаха. И я от многих слышал, что полярные цветы вообще не пахнут…

И вот тебе на, как в сказке: распоследнему бедняку достается самый драгоценный подарок. Полярные незабудки крупнее, красивее, ароматнее тех, что растут в благодатных широтах.

Сорвать их у меня не хватило духу.

Среди цветов и пышного ковра мхов проплешинами выделялись голые могильные холмики; на желтоватой глине с камешками вперемешку не проклюнулось ни травинки. Это быстро отрезвило меня, напомнив, где я нахожусь и зачем пришел. В ногах могил, вырытых зимою и теперь осевших, вместо крестов торчали воткнутые в землю дощечки. На дощечках вместо имени-фамилии покойника жирно чернильным карандашом выведен номер.

Шахтер Лавров трогал каждую дощечку, со знанием дела проверяя, достаточно ли прочно она стоит.

— Это ж надо так продержаться всю зиму с буранами, чудеса да и только!

— При чем тут чудеса? — проворчал плотник. — Воткнули поглубже, вот они и вмерзли в землю. Доски здесь не гниют. Простоят целехонькие хоть до второго пришествия. Буквы, цифры — другое дело, эти недолго сохраняются, до первых дождей. А могильные отметины, ежели доска небольшая, остаются. — Он махнул своей широкой рукой. — Никакому ветру их из земли не выворотить.

Начали мы с перекура. Положили инструменты на камни — чем не скамьи? — и уселись без опаски промочить одежду.

Первым поднялся Титов. Присмотрел подходящее место, на плотницкий лад широкими шагами отмерил участок могилы на троих и снова сел на черенок кирки.

— Мох снимем лопатами, — распорядился он. Мы встали, все трое.

Пока напарники мои готовились приступить к работе и загрубелым ногтем пробовали острие лопат, я поспешил к отведенному под могилу участку и оборвал все цветы до единого там, где мы все равно бы их затоптали. Затем я прикрыл стебли цветов торбой с хлебом и прижал сверху камнем, чтобы их не разметало резким порывом ветра.

Лопата брала землю лишь на полпяди: под слоем мха лежала вечная мерзлота. Земля чуть оттаивает лишь к концу лета, да и то на глубину заступа… Как и мы сами. Кожа радовалась весеннему солнцу, но внутри, в душе, до непроницаемой глубины все было сковано вечным льдом, которому, пожалуй, уже никогда не растаять.

Слой мха мы сняли и отложили лопаты. Теперь в ход пошли лом и кирки. Лом помогал выворачивать камни покрупнее, кирки расширяли могилу. Под ударами металла о камень высекались искры, в лицо нам летели осколки льда и мерзлые комья земли.

Мы работали молча и торопливо, нам хотелось скорее покончить с работой, которая душе давалась тяжелее, чем телу. Теперь уже нам и не вспоминалось наше утреннее приподнятое настроение, когда мы с такой охотой уходили из лагеря; но тоскливо нам было не оттого, что мы рыли могилу. Мы копали яму. Всего лишь яму, которая нам была не нужна. Даже если мы умрем, нам не нужна будет яма. Кому это надо, чтобы вечная мерзлота оберегала наши останки от тлена? Ведь здесь, по рассказам, находили в земле мамонтов, у которых на костях еще сохранилось мясо.

К обеду мы успели углубиться на метр. Земля насквозь промерзлая, пришлось изрядно потрудиться, мы даже вспотели.

— Хватит, — сказал Титов, рукавом рубахи размазывая по лицу пот вперемешку с грязью. Кирку он пристроил поперек угла ямы так, что черенок лег на ее края, и сел, свесив ноги вниз. Судя по солнцу, должно быть, наступил полдень. Титов неторопливо достал из кармана штанов кисет, скрутил цигарку, закурил. Мы с Лавровым стояли.

— По правилам могила должна быть в метр шестьдесят, — сказал Лавров, демонстративно не садясь. Ему не нравилось, что Титов один решает за всех.

— Правила нам тоже известны — метр шестьдесят. Но тут и метра за глаза хватит. Можно не бояться, что от покойников запах пойдет.

— Если так рассуждать, то и полметра сгодятся.

— Э, нет, метр должен быть беспременно. Ежели волк забредет, а уж в особенности песец, так чтобы не выкопал.

— Или метр шестьдесят, как положено, или полметра, если рассуждать по-твоему.

— Ну забросай обратно на полметра, — огрызнулся Титов. — А ежели тебе так уж неймется, то валяй ковыряйся в одиночку, пока свои метр шестьдесят не выберешь. — Он отвернулся, чтобы не видеть нас, и смотрел на мчащуюся средь скал речушку.