Нейромифология. Что мы действительно знаем о мозге и чего мы не знаем о нем - [83]
Эти подтверждения какие угодно, только не «однозначные». Несмотря на интенсивную исследовательскую работу, судебная неврология пока не смогла найти каких-либо специфических нейронных коррелятов или явных генетических признаков, связанных с преступным поведением. Наверное, потому что их просто нет. Соответственно, отсутствуют также активно обсуждаемые «биомаркеры», которые могли бы использоваться для распознавания биологически обусловленных криминальных наклонностей. Нейроученый из Кембриджского университета Дин Моббс и его коллеги в своей обзорной работе 2007 года «Закон, ответственность и мозг» также пришли к заключению, что «…не существует конкретных биологических маркеров – ни генетических, ни физиологических, – по которым можно было бы предсказывать такое [антисоциальное и психопатическое] поведение»[724].
Будут ли когда-либо обнаружены такие маркеры, вызывает сомнения. До сих пор наиболее надежным биомаркером с криминальным потенциалом считается фермент моноаминоксидаза типа A (МАО-А)[725]. Несколько исследований показали, что носители конкретного варианта гена этого фермента имеют склонность к антиобщественному поведению[726]. Однако только тогда – и это интересно, – когда в детстве к этим людям применялось насилие. Если развитие ребенка было нормальным, варианты гена MAO-A, по-видимому, не влияют на поведение взрослых.
Показательный пример взаимодействия гена со средой. Ни задатки, ни среда сами по себе не определяют черты человека, лишь их взаимодействие. Биология – это не судьба, и конкретный вариант гена сам по себе ничего не говорит. Кроме того, здесь открывается поле для принятия социальных мер. (Вероятностный) неблагоприятный вариант гена не может быть изменен, но, возможно, дальнейший травмирующий опыт в неблагополучной семье можно предотвратить. Так что исследователи психологической устойчивости вполне обоснованно занимаются вопросом о том, почему одни люди, вытянувшие счастливый билет в «природной лотерее»[727], по-прежнему живут полноценной жизнью, тогда как другие в тех же обстоятельствах оказываются психически больны или преступны.
Тем не менее существует одна действительно надежная и неоспоримая связь между составом генов и вероятностью совершения актов насилия. Однозначно признана виновной Y-хромосома. Ведь 90 % всех серьезных насильственных преступлений и более 99 % всех изнасилований совершают именно мужчины. Пожизненное превентивное заключение всех мужчин в мире в целях профилактики преступлений было бы очень эффективным, но каким-то неубедительным решением.
В исследовании 18 подростков, ожидающих в Техасе казни за убийство, Дороти Льюис из Йельского университета убедительно показала, насколько в реальности безнадежно выглядят биографии насильственных преступников[729]. Все, кроме одного из кандидатов на смерть, происходили из «крайне жестоких и/или практикующих насилие семей, в которых на протяжении нескольких поколений были широко распространены психические расстройства»[730]. 83 % этих мужчин, убивших человека еще до достижения 18-летнего возраста, имели проявления и симптомы биполярного расстройства, шизоаффективного психоза или гипомании. Многие с детства употребляли алкоголь и наркотики, отчасти получая их от родителей. И у всех преступников, исследованных нейропсихологически и неврологически, Льюис и ее коллеги обнаружили признаки нарушения функции префронтальной коры.
Разочаровывающий результат своего исследования психиатр суммировала так: «Мы оказались… в компании жалкой группы интеллектуально ограниченных, дефектных, полусумасшедших, иногда вспыльчивых неудачников. Задолго до того, как эти люди оказались в камере смертников, их воспитывали столь же ограниченные, примитивные и импульсивные родители, прибегавшие к единственному способу воздействия, который знали. Эти грубые родители подготовили тот спектакль, в котором наши осужденные теперь играли последнее действие. Это была драма, написанная в течение нескольких поколений»[731]. По-видимому, меньше всего в убийствах, совершенных этой молодежью, была виновата биология их мозга.
Пожалуй, не без оснований Стивен Морзе из Школы права Пенсильванского университета диагностирует современную эпидемию «синдрома переоценки мозга», который «поражает тех, кого захватывают новые ослепляющие открытия нейронауки»[732] (см. вводную цитату к главе 8). По мнению правоведа и психолога, исследования в области нейровизуализации являются «основными патогенами», вызывающими «синдром переоценки мозга», который на последних этапах приводит к «заявлениям о связи мозга и ответственности, не обоснованным ни логически, ни эмпирически»[733]. Для Морзе ясно: «Нет ничего нового в нейронаучном понимании ответственности. Это просто другое материалистическое причинное объяснение человеческого поведения. Как оно отличается от Чикагской школы социологии, которая пыталась осмыслить поведение человека с точки зрения окружающей среды и социальных структур? Как оно отличается от генетических или психологических объяснений? Единственная разница в случае нейронауки состоит в том, что у нас есть более красивые изображения и общая картина выглядит более научной»
