Нейробиология здравого смысла. Правила выживания и процветания в мире, полном неопределенностей - [95]

Однако объяснить появление болезни у крыс оказалось сложнее, чем реакцию у собак. Приход лаборанта и вид еды давали мозгу сенсорный сигнал, что приводило к выработке условного рефлекса, подготавливавшего животное к приему пищи. Вкус сладкой воды через вкусовые рецепторы и связанные с ними нервы поступал в мозг… но как это было связано с иммунным эффектом? В ходе эксперимента Адер и Коэн не нашли никаких формальных доказательств того, что нервная система связана с иммунитетом. Студенты-медики изучали в институте обе системы, но нигде не упоминалось об их взаимовлиянии. Но данные Адера и Коэна показывали, что такое влияние все-таки могло быть[343]. Как? Где? При каких обстоятельствах? Мы не говорим здесь об искажающих реальность мозговых пузырях, мы говорим о контингентных расчетах, которые не должны существовать между двумя якобы не взаимодействующими друг с другом системами.

Когда Адер и Коэн попытались представить свое интригующее открытие медицинскому сообществу, это стало настоящим вызовом. Клиницисты и исследователи, которые всегда рассматривали нервную и иммунную системы раздельно, восприняли новую информацию скорее как магию, а не науку. Дело шло к тому, что открытие грозились отложить в дальний ящик. Однако Адер и Коэн упорно стояли на своем и официально призвали выделить работы по исследованию связи между нервной и иммунной системами в отдельную область медицины. Дополнительное исследование Дэвида Фелтена, который в это время тоже работал в Университете Рочестера, помогло прояснить механизм этого замечательного открытия. Он обнаружил нервные волокна, тянущиеся к различным органам, отвечающим за иммунитет, – селезенке, лимфоузлам и костному мозгу. Позднее удалось подтвердить, что нейрохимические вещества, которые управляли работой мозга, также воздействовали на иммунную систему. Фелтен сделал границу между мозгом и физической оболочкой более расплывчатой[344].

Со временем психонейроиммунология была признана и клиницистами, и учеными. Использование условного рефлекса для подавления иммунной системы, конечно, интересно, но для меня был важнее другой вопрос: как использовать эту информацию, чтобы активировать иммунную систему и заставить ее бороться с болезнью, от которой страдала мама? Не могли ли новые открытия привести к усилению иммунитета, а не к его подавлению?

Я рассказала о своем интересе к иммунной обусловленности лечащему врачу мамы. К нашей всеобщей радости, именно в этой больнице занимались изучением этой темы. Команда врачей, лечившая ее в Университете Алабамы в Бирмингеме, ранее обнаружила, что запах камфары вместе с лекарственным препаратом усиливали рост белых клеток и увеличивали продолжительность жизни мыши с имплантированной опухолью. В странном мире условных иммунных контингенций камфара и связанные с ней ассоциации обретали медицинскую ценность. Когда камфару вводили без лекарства, она также усиливала иммунный ответ, как и при введении лекарственного препарата. Низкая стоимость, отсутствие побочных эффектов… Казалось, ученые что-то нащупали. Позднее выяснилось, что этот вопрос еще в начале XX века изучался русскими учеными, после того как Павлов получил Нобелевскую премию за опыты с собаками. Если исследование Павлова позволяло предположить, что нервная система влияет на способность к обучению и образованию условных связей с пищеварительной системой, то почему бы не перенести то же самое на иммунную систему? Первое русское исследование привело к удивительным результатам, выявившим нейроиммунные связи; однако эти волнующие открытия не произвели впечатления на научное сообщество[345].

Что именно делали русские ученые? В 1920-х годах Сергей Метальников решил выяснить, возможно ли повлиять на иммунную систему методами Павлова. Экспериментируя с морскими свинками, он нагревал их кожу, прежде чем инъецировать бактерии, которые активизировали иммунную систему для защиты от патогенных нарушителей. Затем, вновь нагревая их кожу, он вводил модифицированным и «чистым» свинкам смертельную дозу Vibrio cholera – холерного вибриона. «Чистые» животные умерли через 8 часов, модифицированные прожили 36 часов, а некоторые выздоровели. Для них тепло действительно стало спасением[346].

Мне было достаточно этой информации. Но могла ли я отвести маму на такую усиливающую иммунитет терапию? Тогда испытания на людях не проводились. Но зачем получать разрешение, если на первый взгляд такой эксперимент не представляет риска? Тем более мама продолжала традиционное лечение, так что с медицинской точки зрения никаких нарушений не было. Маме прописали ежедневные уколы филграстима, которые назначают пациентам с серьезным ослаблением иммунной системы на курсе химиотерапии. Это лекарство способствует выработке лейкоцитов, или белых кровяных клеток, – настоящих солдат, борющихся с инфекциями. Ежедневные уколы были весьма болезненными и довольно дорогими. Могла ли я усилить эффективность этого лекарства, воспользовавшись догадками русского ученого? Или исследованиями онкологов, которые проводили опыты на мышах в этом же здании? Я вкратце рассказала лечащему врачу о своей идее и побежала в аптеку за лимонными леденцами. Все, что мне было нужно, – это явный сенсорный опыт, и этот трюк могли совершить вкусовые ощущения (по крайней мере, такой была моя задумка). Я знала, что в прошлом мама обычно не покупала лимонные леденцы, так что этот опыт мог стать уникальным и в некоторой степени оригинальным и должен был легко соотноситься с одновременным изменением в иммунной системе.