Нейробиология здравого смысла. Правила выживания и процветания в мире, полном неопределенностей - [94]

Как эти воображаемые и порой наивные контингенции исхитряются не порождать искажающие реальность мозговые пузыри, которые могут мешать контингентным прогнозам? В этой главе мы обсудим, как реакции, порождаемые воображаемым миром, сплетаются с реалиями, обеспечивающими необходимые результаты и, возможно, защищающие от эмоционального краха. Плацебо, игра и любопытство – все они задействуют солидную долю воображаемых и творческих контингенций и являются своего рода лечебными мозговыми пузырями, поскольку довольно часто способствуют получению положительных результатов в реальном мире, которые важны для нашего благополучия. Однако сначала мы вернемся к поведенческой обусловленности, на этот раз со странным новым игроком.

Нейронно-иммунные контингенции: за рамками учебника

Двадцать лет назад моя мама начала жаловаться на странные симптомы – лихорадку в течение дня, ночное потоотделение, которое не давало ей спать, и хроническую усталость. Тогда ей было около 50 лет, и доктора предположили, что это связано с менопаузой. Гормонозаместительная терапия и другая терапия не помогали и не облегчали симптомы. Постоянная лихорадка наводила на мысль, что ее организм борется не просто с менопаузой. В конечном итоге у нее диагностировали неходжкинскую лимфому. Конечно, мы расстроились, узнав о тяжелом заболевании, но в то же время были уверены, что при эффективном и правильном лечении мама справится с болезнью. Я постаралась изучить все, что науке было известно об этой болезни. Какие методы лечения существуют? Каковы статистические данные восстановления и излечения? Есть ли экспериментальные методики лечения? Есть ли надежда в этом массиве исследований и статистических данных? В то время (середина 1990-х) ни статистика, ни методики лечения не обнадеживали. Мой брат, тогда молодой доктор, рылся в медицинских книгах и изучал сайты медицинских колледжей, я же изучала научные рефераты в надежде найти для мамы эффективное лечение.

Наконец мы выбрали лечение, которое во многом было сложнее самой болезни. Мы с мамой решили остановиться на трансплантации аутологичных стволовых клеток (ТАСК). Использование этого метода предполагает забор стволовых клеток из крови с последующей их заморозкой на время курса интенсивной химиотерапии. По сути, врачи хотели убить опухолевые клетки токсичными лекарствами, не разрушая иммунную систему. Решение казалось изящным при обязательной химиотерапии. После завершения курса стволовые клетки снова вводились в кровь, чтобы производить необходимые для выздоровления иммунные клетки.

Мы мучились при виде того, как мама страдает от лечения. Уверена, сегодня с побочными эффектами справляются гораздо эффективнее, но в то время лечение одной системы разрушало другие. Однако польза (то есть надежда на ремиссию), похоже, должна была перевесить все минусы. Мама постоянно чувствовала тошноту и усталость, появились воспаления во рту, выпали волосы, кроме того, ее сознание было спутанным, появились страх и беспокойство. К сожалению, все это были сопутствующие лечению эффекты, которые, как мы надеялись, позволят ей выздороветь. Мама стоически переносила лечение, не теряя надежды на выздоровление. Я сидела возле ее постели и чувствовала себя совершенно беспомощной. Конечно, я отдавала ей всю свою любовь и внимание, но как можно было вернуть хотя бы подобие нормальной жизни?

Многие симптомы болезни были следствием ослабления иммунной системы, работа которой должна была наладиться после лечения, но на это требовалось время. Как мы могли помочь ее иммунитету? В тот период ее организм был предельно уязвим, и всех, кто приходил навещать маму, заставляли тщательно мыть руки, а также «экипировали» стерильными масками и бахилами. При нарушении иммунных реакций любой патоген, занесенный в организм, может привести к смерти. Если химиотерапия не сможет уничтожить новообразование, то для борьбы с опухолью необходима эффективно функционирующая иммунная система.

Однажды мне попалась статья о новой области медицины – психонейроиммунологии. В 1970-х годах Роберт Адер, психолог-экспериментатор из Университета Рочестера, сделал удивительное открытие, связанное с иммунными контингенциями. Работая в паре с иммунологом Николасом Коэном, Адер провел простой, но интересный опыт. Подопытным крысам давали иммунодепрессант, который расшатывал их иммунную систему, и зверьки начинали болеть, причем вещество растворяли в подслащенной питьевой воде, так что даже крысы глотали лекарство. Опыт проводился в соответствии с протоколом, за крысами наблюдали, а данные записывали. На этом исследование могло бы и закончиться, но самое интересное было впереди.

Когда Адер и Коэн начали давать крысам подслащенную воду без лекарства, произошло нечто удивительное: грызуны тоже заболевали, а если такое питье давали достаточно долго, то и умирали. Но было одно но! Крысам не подсыпали иммунодепрессант, а давали только подслащенную воду. Как сладкая вода могла превратиться в яд? Если вы помните краткий обзор истории бихевиоризма из главы 2, вы, вероятно, уже сообразили, в чем дело… и Павлов бы вами гордился. Адер объяснил это так: сладкую воду крысы ассоциировали с симптомами болезни, так же как появление лаборантов ассоциировалось с едой у собак Павлова. По прошествии времени приход лаборанта вызывал у животных слюноотделение, даже если он не приносил лакомство. Так и сладкая вода вызывала болезненную реакцию у крыс даже при отсутствии препарата.