Нея - [27]

Виктор задумался.

Получается, ферма была опытная? Или заброшена уже тогда, двадцать семь лет назад? Все остальные расположены восточнее, а тут лишний водовод, лишние насосные мощности. Хотя форматоры еще печатали детали будь здоров, и техника не сыпалась с такой скоростью, как сейчас. И действительно ли Неграш совершенствовал процесс роста? У кого бы спросить?

С другой стороны, Тимофей все равно был подконтролен. Все мы, как один. Что бы он там не изобретал…

А если аллерген? — подумал Виктор. Тот, что напрочь вышиб… Тогда, конечно, потеря, ай-яй, куда-то делся бедный Неграш.

Правда, и для людей… Нет, вряд ли, тем более пропал-то он не на ферме, а не дойдя до нее. Или же у твари реакция заторможенная.

Он снова уткнулся в планшет, возвращаясь к строчкам.

Так, "Разве что…" и лакуна. Пробел. Вытерто. Кем вытерто? Наверное, самим Шумновым. О ком могла сказать Ольга Кимовна? С кем общался Тимофей?

Виктор постучал по экрану ногтем.

Мог это быть кондитер с фамилией на букву "П"? Тогда, наверное, вовсе еще не кондитер, а тридцатилетний парень, скорее всего, бунтарь, несмирившийся, это нынче конфетки и драже, рекомбинатор, закваска, растительные белки и полисахариды из пумпыха…

По первому времени многие пытались воевать с собственной головой, с тем, что шептало оттуда, но все быстро сошло на нет. Впрочем, он же еще воюет.

Виктор создал новый документ-вкладку, озаглавил его: "Отчет следователя Рыцева, тридцатого года от Посадки, месяц… число…"

Он набросал несколько абзацев. Прибыл. Поселился. Скупо описал Кратов. Пустота и безлюдье. И трава. Черкнул пару строк об осмотре места пропажи, один в один списав с Шумновского рапорта. Даже стыдно не было. Все равно ничего нового он написать не сможет. Камни, Провал, кратер.

Некуда деться. Загадка.

Версии: временной парадокс, мгновенная аннигиляция посредством электрического разряда, никакого Тимофея Неграша никогда не было. Остроумно, ничего не скажешь. Только не приближает к ответу.

Виктор потер лицо ладонями.

Хорошо. Попробуем с конца. "В процессе расследования, — затюкал он пальцами по виртуальной клавиатуре, — обнаружилось, что в кондитерском магазинчике рядом с вокзалом живет некто П…"

Руку свело болью.

"Птскундю, — заторопились из-под пальца к концу экрана своевольные буквы-жуки. — Нукгзлджж…". Затем палец, искривившись, сам же все и стер.

Рад? Нельзя!

Боль иглой вонзилась в нёбо, проскочила в горло, в пищевод, и только что съеденное мясо толчками полезло наружу.

Виктор, захрипев, перегнулся с кровати к полу, исторгая изо рта склизкие, какие-то серые куски. Синтетика, вот она какая в переработке.

— Б-бу-э-эээ…

Желудок сжимали спазмы, один, второй, сильнее, еще сильнее. Рвало уже пустотой, каплями желчи, обессиленым рычанием.

Виктор сполз вниз, ладонью — в серое, лицом — к ладони.

Тело вздрагивало, будто чужое, загнанное. Похрустывали позвонки. Холодок слабости тек в плечи, в колени, в низ живота.

Ему подумалось: если Вера войдет, получится некрасиво, лежу в собственной блевотине. Еще и рад. Ей останется только развернуться и уйти.

Потому что помочь она все равно не сможет. Это самое лучшее — развернуться и уйти. Можно ведь и упасть рядом.

Он с трудом повернул голову к окну. Сполохи. Дурные сполохи. Нет, мутит. Виктор закрыл глаза. Мысли потекли вялые, ни о чем.

Грудью и подбородком ощущалась твердость пола, пальцами — влажная мякоть.

Сдался ли он? Это еще как подумать… Можно ведь терпеть поражения и думать о контратаке. Осторожно. Обиняком.

Можно изучать врага. И радоваться, радоваться, улыбаться ему в зеркале: как ты там? здорово ты меня.

Ничего.

Детей жалко. Того же Василя. И Настю жалко. Им же едва ли не Бог шепчет. Вернее, они признали этот шепот Богом.

Но в перспективе?

Счастье? Бессмертие? Где они, маячат ли впереди? Ведь пустота. Пустота и смерть. После нас… после меня…

Будет ли у них новый мир? Дивный, новый? Построится ли? Построят ли им его?

Больно уж убог арсенал. По морде и в койку. Можно чередуя. Можно заменяя одно другим и отвлекаясь на мелочи. Но обязательно.

Что я, мне уже сорок два, да, я, наверное, безнадежен. Мне не хватает себя самого, этот заменитель, этот эрзац…

Нет, подумал Виктор, засыпая, мы еще поборемся.

Во сне ему казалось, что кто-то ходит по комнате, тенью, призраком, он поднимал голову, но никого не видел.

В конце концов, было темно.

Проснулся Виктор от хлопка двери внизу.

Сквозняк? Кто-то вошел? Или вышел? Он поднял голову. Затем подтянул ноги и сел, измазавшись во вчерашнем ужине. Кто бы ни шастал во сне, все оставил как есть. Только вот планшет…

А, нет, планшет, пожалуйста, у кроватной ножки.

— Э-эй! — крикнул Виктор. — Есть кто?

Никто ему не ответил.

Стоя на поддоне в душе и ловя теменем и лбом куцые водяные струйки, он подумал, что вся жизнь есть повторяемость событий. Его, Яцека, Шохонурова. Любого человека. Даже, наверное, на Земле.

Потому что каждое пробуждение — это уже повтор. Я не начинаю новую жизнь, открывая глаза, я мучим теми же желаниями и болячками, что вчера, и позавчера, и поза-поза. Мне хочется есть, мне хочется в туалет, все мои движения — повторяемые сокращения и расслабления мышц.