Невыученные уроки - [10]
— Что же ты молчишь?! — накинулся он на Леху.
— А я и не молчу, — пожал плечами Леха.
Поняв, что лучше вести переговоры напрямую, Женька как можно внушительнее обратился к карапузу:
— Положи самолет на место. Его брать нельзя.
Малыш, видимо, был иного мнения. Поняв, что игрушку у него собираются отнять, он еще сильнее прижал планер к себе.
— Что же ты, раззява, за своим ребенком не смотришь! — набросился Женька на Майку.
— Вы бы сами лучше за своим планером смотрели, спецназ сушеный! — взъерепенилась Майка и засюсюкала с малышом: — Ванечка, ты же хороший мальчик! Положи самолетик.
Ванечка ухватился за планер, всем своим видом показывая, что лестью его не купишь.
Нужно было принимать решительные меры. Женька скомандовал:
— Леха, давай я ему руки разожму, а ты вытаскивай планер.
Сказано — сделано. Женька вцепился в карапуза, Леха — в планер. Карапуз заревел. Майка с криком: «Сейчас же отпусти его!» — бросилась на спасение брата. Образовалась куча мала. Скоро было не разобрать, кто в кого за что вцепился и куда тащит. И тут раздался треск…
Когда прибежал Жорик, охранять было уже нечего. Вернее, то, что осталось от планера, можно было не охранять. Жорик увидел обломки, и по выражению его лица Женька с Лехой поняли, что двор — это не то место, где бы им сейчас хотелось находиться.
Не разобравшись, что к чему, Жорик пообещал накостылять виновному и тут же выполнил свое обещание. Причем виновным оказался Леха, потому что бегал он гораздо медленнее Женьки.
Позже друзья сидели в укромном месте за домом. Леха прикладывал ко лбу монету.
— Теперь еще шишка вскочит, — угрюмо сказал он.
— Шишка — это пустяки! Это пройдет. Мне от несправедливости больно, — рассуждал Женька, отчаянно жестикулируя.
— Угу, — кивнул Леха.
А Женька продолжал:
— Ведь все из-за этой Майки. Я же ей человеческим языком говорил: «Не подходи». А она еще этого Ваньку-встаньку с собой приволокла. И ей как с гуся вода. Вот что обидно и больно!
Леха потрогал набухающую на лбу шишку и подумал, что лучше бы ему было больно от несправедливости. Он бы потерпел.
Борец за права
Дневник выглядел настоящим ветераном. Он был потрепанным, как бестселлер с библиотечной полки, который пользовался повышенным спросом.
Листая страницы, папа заметно мрачнел.
— Так-так. Сплошные трояки, а по русскому — двойка!
Его тон не предвещал ничего хорошего.
— Я двойку исправил, — вставил Леха.
— Все равно. Хватит балбеса гонять. Скоро контрольные. Пора браться за ум. Вот тебе упражнения. Пока не сделаешь, на улицу не пойдешь.
Щедрой рукой папа галочками отметил нужные задания.
— Ты что? Это же за неделю не переписать! — ужаснулся Леха.
— Ничего. У тебя два дня впереди. За выходные управишься. Не грех иногда и напрячься, — сказал безжалостный папа.
Мама подхватила:
— И так целый год гулял. Конец года на носу, а он не чешется.
Леха глянул в окно. В такую погоду запереть его дома было бесчеловечно. Весна набирала силу, и все живое стремилось к солнцу. Леха трепыхнулся, чтобы донести до папы эту мысль, но хмурый родитель даже слушать не стал. Помилования ждать не приходилось.
После завтрака родители отправились по магазинам, а Леха остался корпеть над ненавистными упражнениями. Когда за ним, по обыкновению, забежал Женька, Леха тяжко вздохнул:
— Меня не пускают… Говорят, контрольные на носу. Ну ты же их знаешь.
Он с досадой махнул рукой.
— Что же, ты так и просидишь все выходные без окон, без дверей, как последний дуралей? — спросил Женька.
— Можно подумать, у меня есть выбор! — угрюмо огрызнулся Леха.
— Выбор есть у каждого, — философски заметил Женька и добавил: — Ты своих предков совсем распустил. Их воспитывать надо.
— Ну и сказанул! Как же, воспитаешь их! — фыркнул Леха.
— Воспитать можно кого угодно, только для этого сначала надо самому стать личностью, — заявил Женька.
— Ха! Да мои родители какую угодно личность в бараний рог свернут и не поперхнутся, — возразил Леха.
— Это потому что ты бесхарактерный.
Подобное заявление задело Леху не на шутку. Легко Женьке говорить, когда ему еще ни разу не запретили выходить во двор.
— Никакой я не бесхарактерный, — насупился он.
— Это мы сейчас проверим. Вот скажи: кто ты такой?
— В каком смысле?
— В самом прямом.
— Ну пацан.
— А еще?
— Ученик.
— А еще?
— Ну Потапов Леха. Чего ты пристал?
— А то, что это без характера ты — Леха. А с характером ты уже не Леха.
— А кто же я тогда, по-твоему? Пушкин, что ли? — усмехнулся Леха.
— Ты — узник. Жертва родительского деспотизма.
— Чего-о?! — вытаращился Леха.
— «Вскормленный в неволе орел молодой…», — продекламировал Женька, — вот ты кто. Понятно?
На Лехином челе отразилась усиленная работа мысли. Он медленно переварил сказанное, а потом решительно заявил:
