Невыносимая легкость бытия - [9]

И боюсь на миг глаза закрыть…

А от страха их не открываю.

И это смятенье на что-то иное похожее,

И эти слова, словно взятые с книжных страниц…

Назвали романом, поверили в это — так что же?

Случается все: быль похлеще любых небылиц.

Всю жизнь себе жизнь сочиняла, запуталась в сказках,

С трудом отделив явь от снов, подошла к рубежу,

Где нужно решить наконец: не снимать больше маски,

Надетой однажды, иль сбросить — мол, не дорожу

С такими трудами добытой надежной личиной

Гордячки, ледышки, кокетки — бездушной и злой…

Ах, этот рубеж! Вот причина всех слез беспричинных.

А это ведь просто всегда называлось. Судьбой.

Не хочется, чтоб было, как у всех:

Свидания украдкой ложь и слезы…

Но как несовременно и серьезно

Все то, что происходит. Даже смех

Над собственною романтичной блажью

Трагичней, чем заламывание рук.

И поздно, и непросто. И не вдруг —

Закономерно делается каждый

Последующий шаг наш. Вверх? Да нет.

Давно уже истоптана дорога:

Владимиркой — острожников дуэт

Под щелканье кандальных кастаньет…

До нас по ней прошедших — слишком много.

Где силы взять — с тобою слабой быть?

Разматывая запутанную нить,

Не обрывая, сгоряча, в сердцах?

Где силы взять, чтоб удержать в руках

Ее концы — двух судеб перехлест?

И как себя мне принимать всерьез,

Когда все время, без конца, шучу

(Сама от этих шуток уж кричу),

Когда одна — молчу, молчу, молчу?

Где силы взять — себя перелепить?

Где силы взять — с тобою слабой быть?

Доживи сначала до разлуки,

А потом оплакивай её.

А пока — клади на сердце руки…

На чужое сердце, не свое,

Руку нежно положа, ответь мне:

Где конец изысканной игре

В жмурки — с расставаньем и со смертью —

На тюремном замкнутом дворе?

Выхожу из подвала вины — в одиночество,*

Не стесненное каменной рамою стен.

О тоска ослепленности, ваше высочество,

Перед вами уже не склоню я колен.

Выхожу из подвала вины — в иронический,

Чуть лирический круг повседневных страстей.

О тоска обреченности, ваше величество,

Я не буду средь ваших почетных гостей.

Выхожу из подвала вины вслед за шествием

Бесконечных, забытых и милых теней.

О тоска отрешенности, ваше святейшество,

Вы утратили власть над судьбою моей.

Одиночество — счастье волчье,

Воля волчья и волчий вой.

Одиночество — днем и ночью

Ставка очная — сам с собой.

Воля вольному? Что мне та воля!

Дом — не клетка, мир — не тюрьма…

Одиночество — волчья доля,

Волчья яма — без стен и дна.

Неприкаянное одиночество,

Среди близких, в своем дому.

И законы волчьи и почести

Тоже — волчии: никому.

В который, ну, в который уж раз

В висок — свинцом — одиночество нас?

Что мне достается и что остается?

Живая душа над болезнью смеется,

Болезнь над живою хохочет душой

И тянет в безверье её за собой.

Как мне достается за то, что поется,

За то, что мечтается и удается!

(За то, что давно уже не удалось

Когда-то досталось достаточно слез)

Что мне остается и с кем мне бороться?

И кто же — последним совсем — посмеется

Над шуткой, со вздохом последним моим?..

Иль молча уйду, в пантомиме, как мим?

Так даже лучше. Грудью на клинок

Свой собственный — и кончен поединок.

Не победить ты попросту не мог,

Но — пожалел. Всего лишь жест единый —

Мой жест, прости! и кончена дуэль.

Я в ней могла тебя невольно ранить —

Я не хочу. Пусть нас рассудит память,

Оплачет эта зимняя капель.

Прости меня за то, что я посмела

Застыть у самой бездны, на краю

Падения… Я так тебя люблю,

Что уберечь от лишних ран — успела.

Как поздно все приходит! Ненамного

Ты опоздал: всего на жизнь мою…

Нет, никого ни в чем я не виню,

Мой пройден путь — дорога как дорога.

Но сколько перепутий позади,

Распутиц, переправ и перекрестков…

И поздно возвращаться… Пощади!

Сменить дорогу прежде было просто.

Я простоты не вижу — впереди.

Мне от тебя не нужно ничего,

Тебе не нужно и просить что-либо…

Мы разминулись — только и всего.

А путь иной избрать и не могли бы

Ни я, ни ты… И птицы могут плыть,

И рыбы — молча, правда, — но летают…

Так с кем тебя и с кем меня сравнить?

Кто луч, кто лед, раз оба — обжигают?

Когда любовь сменяет мастерство,

Коленопреклоненнность — только поза,

Не более. Прости мне эти слезы,

Убожество мое и божество.

Уже кричу, а мне: «Чуть-чуть погромче»,*

Уже ломаю руки, а меня

Все упрекают в том, что нет огня

Ни в жестах, ни в поступках… Кто ж притворщик?

Я — в прах и кровь разбившая себя

(Уже не лоб, а — выше, глубже — сущность),

Иль те, кто нежно — походя! — любя,

И помянуть забудут средь живущих?

Миг совершенства — прекраснейший миг

Знаем мы чаще всего лишь из книг,

Где непременнейшим апофеозом,

Только крещендо! — кончается проза

И начинается… жизнь. Без экстаза,

Без всерешающей выспренной фразы,

Медленно, скупо, не вверх, а вперед

Жизнь не проходит — всего лишь идет.

Но, если в этот размеренный ход

Вслушаться — ритм за собой поведет

К свету. К исходу из мрака туннеля.

Вышли. Смогли. Совершили. Сумели.

И — на излете — как чистый родник —

Миг совершенства… Мучительный миг.

Ох, слишком много было слов

Моих. Я это знаю.

Твоя не первая любовь

И даже не вторая…

А я полжизни прождала

Любви, такой, чтобы была

Последнею и первой,

Единственной и верной.

А ты считаешь, что в любовь

Я, как и ты, играю…

Ох, слишком много лишних слов

Моих. Я это знаю.

А не начать ли мне сначала,

Забыв минувшие дела?