Невыдуманные истории - [85]

— Ты моя дочь. Ты все умеешь!

И я поехала. Доехала аж до Центрального универмага. А ты бежал за мной и кричал на весь

центр: «Молодец! Умница! Отлично!».

Ты хоть представляешь себе, как я гордилась?! Собой. Тобой. И великом. :) Я и сейчас горжусь. Знаешь, хочется подойти к этим мальчишкам и сказать: «Это мой папа!

Мой!» И язык показать.

Ты самый сильный, пап! Даже с этой палочкой…

Помнишь, как мы любили ходить пешком?! Путешествовать. Ты будил меня рано-рано в

воскресенье: «Доча! Подъем! Мы отправляемся в путешествие!» Это я сейчас понимаю, что мы

ходили всего лишь на Северную Салтовку. Тогда мне казалось, на край света! Мы исследовали

норы кротов и даже одного выследили, помнишь?! Он оказался хомяком, только без глаз, чудище такое. :) Я больше никогда не видела живого крота, пап… На обратном пути ты

рассказывал о планетах и чертил на земле Солнечную систему.

А помнишь груши на спуске Жилярди?! Мы шли пешком в центр, был август, и прямо у

дороги стоял старенький стул, на нем огромный таз с грушами и табличка «Угощайтесь! Груши

мытые!». Ты тогда сказал: «Вот это настоящее, доча. Это НАСТОЯЩЕЕ!».

Из путешествия мы приносили землю для цветов. Господи, сколько их у нас было?! Не

меньше ста, наверное. У тебя всегда цветут цветы, пап. Даже нецветущие виды! Помнишь

лиану?! Мы думали, она заболела, а потом вычитали в энциклопедии, что растение так цветет.

Причем один раз в 15 лет! В нашем доме она цвела каждые три года. Может, ты какую-нибудь

Нобелевскую премию флористов проморгал?

И птицы. К нам всегда залетают птицы, почему?! Однажды зимой в двадцатиградусный

мороз голубиха снесла яйцо на балконе, помнишь? Это, наверное, была премия орнитологов. :) Кого только не было! И сорока была, и ласточка залетала, и даже снегирь! Синиц, воробьев я

вообще не считаю, эти, как к себе домой. :) А Кешка, Кешка наш, он же тоже залетный!

Главное, говорит только твоим голосом.

Помнишь, мы скворечник на балконе ставили?! Ты уставший, с работы, а я прицепилась:

«Пап, ну давай скворечник сделаем, ну давай!» И мы до ночи с фонариками на балконе

возились... Я подавала гвозди, а мама ворчала, что поздно. А потом в нем воробьи поселились, помнишь?!

А недавно Сашка по телефону с одноклассницей разговаривает, слышу, гордо так заявляет:

«А мы с дедой кормушку для синиц на окно повесили!» С ДЕДОЙ!

Только теперь они, заразы, с шести утра клювами в окно колотят, завтрак им подавай. А

мама говорит, что «они, поросята, за день две буханки хлеба съедают». :) Понимаешь ли ты, как я люблю тебя, пап?! Знаешь ли, как горжусь тобой?!

Никогда не говорила тебе этого. И ты мне не говорил. Потому что: «Пойми, доченька, деревья зеленые, и ты это точно знаешь, и это не нужно произносить».

Пап, я могу цитировать тебя часами. Все, что ты говорил тогда, сейчас можно высечь на

мраморе. И все-таки мне всегда не хватало этого: «Я горжусь тобой, доча».

Мне кажется, ко многому в жизни я стремилась только ради этих слов…

А недавно не выдержала и спросила прямо. Мы сидели на кухне вдвоем. Я долго собиралась

духом и наконец сказала:

— Пап, ты мной гордишься?!

Я держала «наготове» все написанные книги, снятые фильмы, статьи, репортажи, медали, грамоты… А ты ответил:

— Понимаешь, доченька, ты не сделала в жизни самого главного. Ты не создала крепкую

семью.

Я не обиделась, пап. Честно. Я понимаю. Ты никогда не говорил о нравственности, не читал

нотаций, не произносил вслух: семья — это настоящее. Но я всегда знала, что это так. Как

зеленые деревья. Как груши. Мытые.

Знаешь, пап, я хочу тебе кое-что сказать. В моей личной жизни виноват ТЫ!

Ты — причина моих бесконечных разочарований в мужчинах (я не вредная, мам, не

капризная, я просто воспитанная слишком сильным человеком, твоим мужем).

Я искала пап. Каждый раз искала, чтобы хоть чуть-чуть похожий. ТАКИХ нет, понимаешь?!

Есть другие. И они нормальные, даже хорошие...

Но зачем ты научил меня, например, тому, что Мужчине не может быть больно?!

Мне было чуть больше, чем Сашке сейчас, когда ты пришел с перебинтованной рукой и

сказал, что порезался.

— Ничего, ничего, не волнуйтесь, я слегка поранился. Да брось ты, Валюш, ничего я не

бледный, просто свет так падает…

Ты был белый, пап. Но мама еще долго не догадалась бы ни о чем, если б я случайно не

проснулась среди ночи, помнишь? В зале был странный свет, слишком приглушенный. Ты

набросил на лампу полотенце и сидел, сгорбившись, в кресле. Да, пап, я всю жизнь буду

помнить эту картину. Зажатая между коленей рюмочка с раствором фурацилина, в которой ты

вымачивал культи. Остатки пальцев. И знаешь, меня, ребенка, потрясли не увечья, меня потряс

ты!

Ну почему нельзя было сказать, что тебе больно?! Что тебе оторвало пальцы! Папа! Взять

больничный, лежать, стонать, просить чаю…

Понимаешь ли ты, что именно поэтому я не выношу, когда у мужчины «болит голова», «ноет

зуб», когда он «устал», «немного поваляется», «не в настроении поиграть с ребенком»…

А «порезался» ты потому, что работал на двух работах, днем электриком, вечером

столяром. Да, конечно, я помню: «У меня же две дочери, значит, и работ должно быть две!».

Смешно, ага. Смеялась бы, пап, если б не знала, что ты отличник, выпускник физико-