Невозвратные дали. Дневники путешествий - [13]
Что он любит одиночество — я знала. Я только попросила его вернуться до темноты, чтобы я за него не боялась. Он уклончиво обещал, успокаивая. Нет, я забыла! На нашем обратном пути он мне читал стихи…
Искать камушки! Утоление! Отвлечение. Утешение от всего! Переговариваясь с Андреем и Женей, вспоминая строки только что слышанных стихов, жарко погружаюсь в молчащую красоту камней…
Нас зовут. Откуда?! Сверху. Мужской голос. А, Андрей догадался! Тот, кто нас вез сюда. Наш шофер.
— Хотите рыбного супа? — кричит он. — Свежего! С хлебом! Сейчас принесу! С товарищем сейчас наварили!
Слышим звуки: полупрыжков, полушагов — едет к нам рыбный суп. Смеясь, насыщаясь, радуясь дружеству и нежданности, поедаем самодельный холостяцкий удивительно вкусный суп, заедаем ломтями свежего белого хлеба, огорчаясь (я — как бы о сыне, о внучках), что Валерика нет!
Небо, холодает земля. Его нет!
Женя увлеклась беседой с нас везшим и нас кормившим; бывавшим за границей по делам новосветских вин. Отзываюсь и я, услыхав названья парижских улиц. Но через весь уют странного вечера, интерес к собеседнику — тоска и страх за Валерика всё растут. Уж луна! Страх борет негодование — как мог он на так долго уйти, оставить, предпочесть одиночество — дружбе, и, зная, что я беспокоюсь, боюсь за него в горах… Значит, он — бессердечен? А вдруг — он не вернется? Вдруг с ним что-то случилось? И мы не можем помочь…
Я уже вне себя. Должно быть, мой вид несчастен, потому что и Женя, и Андрей меня успокаивают: сейчас придет! От луны в горах светло, ему всё видно, он молодой, легкий, бывалый, умеет ходить по горам! Ну, увлекся, далеко зашел, спешит… Это слово меня ударяет: спешит по таким тропинкам, по каким мы с ним шли! Жизнь померкла. Луна, залившая голубым блеском бухту, жестока и насильственна. Что в ней проку, если его нет, если неизвестно, что с человеком. Господи, спаси его, Ты Один можешь!
Мы идем домой, я молюсь. Андрей пытается развеселить, сколько раз он бывал в таких переделках… Женя — ласкова. Она понимает меня. В наших комнатах горит электричество. Вот тут мы так весело пили днем чай… Как это давно!
Вечер без него, с незнаньем, что с ним — бесконечен. Нет, мужская душа — потемки! Женщина не могла бы уйти на так долго, так заставить тревожиться! Они — из другой породы камней… Мы вышли с Женей походить перед домом. Пики гор пламенели в лунном свете. Я кончала молитву св. Пантелеймону[83]. Шелест шагов, тень.
Женя, сжав мою руку, насмешливо, нежно, все вместе:
— Вот он, Твой Валерик…
Господи, Ты услышал! С нежнейшей улыбкой наклоняется ко мне лицо целого и невредимого моего мальчика. Золотые глаза с сыновней, братской, с волшебной нежностью на меня глядят. Сжав мне руку:
— Я далеко зашел. Было чудно в горах! Я купался. Я очень спешил назад!..
— Ужин позади. Нет, Женя не пойдет ни на какую лунную прогулку!
— Устала! Идите одни!
— Нет, Женечка, ты пойдешь… Потому что не идти — это свинство! Ты пойми: Новый Свет, еще в прошлом году собирались…
Темные, как самая темная ночь, глаза Женины почти так хороши, как в юности. Даром что наши лица — в морщинах! Ей доступны человеческие чувства! Сдается.
Мы выходим счастливой ватагой вчетвером, в черные тени домов, гор, в указанное нам зрелище чьего-то очертания на скале, когда луна встанет вон там… Море плещет ритмично и нежно, почти штиль, стоит волшебная лунная ночь. Но Женя и Андрей идут медленно, мы — быстрее, и мы исчезаем за поворотом скалы. Справа — море, глубоко внизу, воздушное от лунного света. Края бухты обнимают его тесным объятьем (в Коктебельском объятье — широко, отпускает на волю)… Слева крутая скала горит лунным блеском. Валерик крепко держит меня под руку. Его голос — глухой, близкий сейчас, слышен мне во всей тонкости интонаций, как бы пронизан лунным лучом. Он рассказывает мне о себе. О Тане, которую он любил с каким-то безумьем — такая любовь не могла длиться, она была обречена на разрыв. Но сразу после нее настало, как бедствие, новое счастье. (Слушаю и понимаю: страсть.) Нонна была хороша… несравненна! Но она не была умна… Но талантлива! (Слушаю, в легком трепете — удивительна мужская душа… Никогда бы не могла любить глупого человека…) Но любовь его к его Нонне врастает в меня весомо, как скала, мимо которой идем. Она была старше его на 15 лет. Замужем. Металась между мужем и ним — он устал ждать. Измучился. И тут, может быть, чтобы найти выход — он согласился стать мужем женщины, с которой учился, она, как он, лечилась в психиатрической больнице и убедила его жениться на ней как спасенье ему и ей. Он весь еще был — с Нонной, но после двух недель теснейшей дружбы с мужем Нонны он потерял пути веры в единство с нею, — а тут был человек, которую он жалел — хоть кому-то сделать добро… Но из брака ничего не вышло, это был ад. Родился мертвый недоношенный ребенок (он не хотел ребенка, она настояла), ее подруги считают его чуть ли не убийцей. Он уходил от жены, не мог с нею быть… Уезжая в конце лета в Крым, он ей сказал, что он с нею расстается. Им предстоит развод.
