Невольник - [69]

Видя, что отбросить янычар не удастся, Ганчо решил остановить их между домами, разделявшими двор пополам.

— Переворачивайте возы! Тащите сюда всё — перегородим проход! — кричал он, нанося саблей удар янычару, опередившему других. — Продержимся, пока подойдёт воевода!

Моментально проход был загорожен. Кроме большого воза, на котором гайдутины возили дрова, сюда полетели скамьи, бочки, бревна… Ганчо взобрался наверх и, воодушевляя товарищей, ловко орудовал длиннющим боздуганом.

Разгорелся бой. Гайдутины отчаянно отбивали натиск. Упали первые янычары. Нападающие замешкались… Никто не хотел лезть вперёд, где свистел, наводя ужас, боздуган Ганчо. Сафар-бей выстрелил из пистолета, но Ганчо, как заколдованный, остался невредимым. Только улыбнулся зловеще и стукнул боздуганом по дышлу. Дышло переломилось, и обломок его со свистом пролетел над головами ужаснувшихся янычар.

— Бейте поганых! — гремел Ганчо. — За Болгарию! За Болгарию!..

Сзади к нему приблизился Павелчо, дёрнул за штанину:

— Ганчо, пани Анка отказалась уходить из крепости. Что делать?

Ганчо оглянулся и замер. Через двор к бойцам направлялась жена воеводы — в чёрном платье, стройная и суровая, с саблей в руке. За нею, в чем-то убеждая, торопился Светозар, молодой русый гайдутин. Видно, уговаривал, умолял её возвратиться, но она словно не слышала его слов.

Ганчо спрыгнул с воза.

— Пани Анка! Мать наша! Остановись! — Он раскинул перед ней руки. — Дальше не пущу! Там смерть! Что скажет воевода…

— Мы не должны сдать замок, Ганчо! Я останусь здесь. Янычары прорвутся в тыл Младену только через мой труп!

Каким бы ни был недалёким Ганчо, он сообразил, что никакие уговоры теперь не помогут. Анка не отступится от своего. Что ж, пусть остаётся. Он шепнул Светозару, чтобы тот ни на шаг не отходил от неё. А вслух произнёс, как клятву:

— Пани матка, мы не отступим ни на шаг. Верь нам! Только очень прошу, заклинаю: не подходи к нам! Укройся в доме или в воротах. Ну же!..

— Ты добр, Ганчо. Но лишних слов не нужно… Смотри, янычары рвутся вперёд! Твоё место там!

Ганчо обернулся, бой закипел с новой силой. Кое-где янычары уже взобрались на завал. Блестели окровавленные сабли. Падали с криками раненые и убитые. Гайдутины еле сдерживали свирепый натиск врага.

Послышался голос Сафар-бея:

— Вперёд, правоверные! Рубите гяуров! Не жалейте никого! Возьмите живой только ту тигрицу!..

Ганчо, как разъярённый барс, метнулся в самую гущу боя. Боздуганом, как молотом, раскроил голову какому-то толстому янычару, столкнул с воза другого и увидел богато одетого агу. Сафар-бей! Вот до кого ему добраться бы!

Но между ним и Сафар-беем два ряда янычар! Разве прорвёшься! Остаётся одно — распрощаться с боздуганом, который верой и правдой служил ему много лет… Ганчо сорвал с запястья ремённую петлю, раскрутил боздуган над головой и бросил… Тут бы и расстался Сафар-бей с жизнью, не пробеги между ним и Ганчо янычар. Несчастный сам налетел на тяжёлую железную булаву с острыми шипами и рухнул с разбитой головой…

Перепуганный Сафар-бей с отвращением вытер лицо, забрызганное кровью своего спасителя. У его ног корчился умирающий. Рядом лежал гайдутинский боздуган.

— Великий аллах! — прошептал помертвевшими губами ага, представив себя на месте янычара.

К аге подбежал аскер Кагамлык. Быстро вытащил из колчана стрелу:

— Сейчас я этого мерзкого гяура, собаку!..

Ганчо вздрогнул всем телом, покачнулся назад. Слишком близко оказался от него Кагамлык — лучший стрелок с верным глазом и сильной рукой. Посланная им стрела пронзила грудь гайдутина под самым сердцем, словно иголка льняную рубашку. Ганчо обеими руками схватился за тоненькую стрелу, с удивлением взглянул на нежное чёрное оперение, будто спрашивая: «Неужели это ты — смерть моя?» — а вытащить её из раны уже не имел силы. Глаза остекленели, сильные ноги, что носили гайдутина чуть ли не по всей необъятной горной Планине, подкосились, и Ганчо упал с воза вниз… Успел только крикнуть:

— Держитесь, други!

Янычары завыли от радости. Сафар-бей ударил саблей по руке какого-то гайдутина и вскочил на воз, загроможденный телами убитых и раненых.

Гайдутины падали один за другим, но не отступали. Вот их осталось только пятеро. На каждого наседали по двое и по трое врагов. Остальные янычары растаскивали завал, чтобы зайти гайдутинам в тыл. С грохотом упали бревна, наваленные между возом и стеною дома.

Янычары завизжали, кинулись к Анке.

Жена воеводы подняла саблю и пошла им навстречу.

— Да живея Болгария! — крикнула громко.

Несмотря на свои сорок пять лет и тяготы гайдутства[90], она была стройная, подтянутая, красивая. «Наша мать» — так звали её гайдутины, вкладывая в эти слова всю свою суровую и нежную любовь.

Янычары переглянулись. Как знать, помнят ли они приказание Сафар-бея взять ту женщину живой? Анка же смело шла им навстречу, гордо подняв голову.

Её заслонил Светозар.

— Другари, ко мне! —закричал он в отчаянии, понимая, что один он недолго сможет продержаться. — На помощь!..

Снова выстрелила пушка. На этот раз Драгомир развернул её жерло во двор, и каменное ядро со свистом врезалось в гущу янычар. Бросив бесполезное теперь орудие, старый пушкарь спрыгнул со стены и, потрясая над головой боздуганом, бросился на помощь другу: