Невольница мира. Сборник стихов - [4]

Вчерашняя, что так была пестра,

Душистым мхом вдыхавшая пространство,

Причудница России и сестра,

Измученного распрями славянства.

Вернись дымок! Невыносима быль.

В дурманном сне все прошлое растает.

Упав, как в бездну в сохнущий ковыль,

Усталый путник сладкий дым вдыхает.

Но скоро он очнётся у дорог,

Стократ обматерённых дураками.

А Дон Хуан, и трубка и дымок

За северными сникнут облаками.

В ВАРШАВЕ

Осенним утром, терпким сентябрём

Твой взгляд в окне гостиницы ловлю…

Усталый бармен чистит серебро,

А стрелка приближается к нулю —

Тому нулю, что после единицы…

В столице — десять. Я давно не сплю,

Тебе, Варшава, продолжая сниться

Той каплей польской крови, той моей,

Что хочет быть травой у древних стен

И задохнуться от твоих дождей.

Сентябрь наших встреч благословен,

Моя Варшава. Знаю — ты услышишь

Как я, приемля добровольный плен,

Родство окликну именем Всевышним.

В ИТАЛИИ

Там, под балконом, столики, дымок,

 Весёлый парень выпекает питцу…

Наш Савиньон вспотел и изнемог

Желанием запомнить наши лица.

Играет итальянское вино.

Уже сместилось медленное время.

Кружится говорка веретено.

Хмельная терпкость веселит и греет.

Тугая тьма легко сползает гор.

Торопится поток бурлящ и колок…

Ночной невероятный разговор

еще вершится, страстен, но недолог.

Нам нечем заплатить за эту ночь —

За ближний шепот и за дальний шорох,

И лучше промолчать и превозмочь

Желание запутаться в повторах.

* * *

Вид с лоджии: зима, река в снегу,

Прохожие на тропках туренкура…

А где-то там, на дальнем берегу,

Ранима даль и роща белокура.

Гуляет солнце — ореол размыт

Трепещущей, сквозящей атмосферой.

Всё так объёмно… Бог даёт кредит,

А в погашенье принимает веру.

Отсюда, сверху, от витых перил,

От шторы, всколыхнувшейся волною,

Не снега наст, а вечности настил

Мерещатся у ветра за спиною.

Поверю голосу, окликну свет,

Пока гортань для звука не помеха,

В надежде на сомнительный ответ —

Косноязычный краткий отклик эха.

Нет, не запомню смутного числа

Взлетевших птиц, как не запомню часа…

О, Боже, как вселенная мала,

А память нерадива и напрасна!

* * *

В предутренний, неповторимый сон

Я ухожу по странным лабиринтам.

Шаги, нездешним звукам в унисон,

Сливаются с потусторонним ритмом.

И голос, вдруг срывается на крик,

И видятся родные коридоры,

И двери открываются на клик

Нетерпеливой мышки монитора.

Там на окне мерещится герань.

Полы натерты, кресла угловаты.

В смятенье время перешло за грань

Реальную, и бесполезны даты.

Зато я вижу каждую деталь:

Пальто в прихожей с ватною подкладкой,

Стекло в узорах — за окном февраль,

В стакане чай холодный и не сладкий…

Крест-накрест в окнах — символом война.

Вот-вот в подвалы позовёт серена…

В простенке фотография видна

Того, кому не вырваться из плена.

Но крик вороний обрывает сны…

Харон — провидец размыкает вежды:

Усталый мир откинул шлейф войны,

Как женщина, совлекшая одежды.

* * *

Бог ипостаси тех широт,

Где длилась молодость. И детство,

Приемля бедности соседство,

Ещё к пустым окошкам льнёт,

Где в глинозёме спят «схоронки»,

С фольгой и ветошью цветной,

И, словно клад, хранят девчонки

Свой рай бумажно-слюдяной.

Мой тёплый Бог послевоенный,

Смешной одышкой поражен,

Ты мечешься в силках вселенной,

Устав от множества имён,

Которым славу воссылают

За тишину среди разрух.

Как жаль, твой слух не принимает

Земную славицу за звук.

Ты не живёшь и не стареешь,

И полубденье, полусон

Существованием не смеешь

Назвать, велик и вознесён.

Займи в душе моей пространство,

Поросшее полынь-травой.

Я не раба вегетарианства,

Но нынче пост приемлю твой.

Любуясь летней пасторалью,

Перевожу твои стихи,

Благослови мои старанья,

Мой Боже, и прости грехи.

* * *

Память: русская равнина,

Лог, туманная низина,

Гребень леса, дух костра…

Сон из детства: прятки, Нина —

Незабвенная сестра.

В штопаной авоське лета —

Воздух, добела нагретый,

Грозы, радуги, ветра,

В тополиный пух одеты

Золотые вечера.

Слово каждое волнует…

Вздохи, шепот, поцелуи —

В каждом привкус ворожбы…

Позабыто всё, что всуе —

Свет на краюшке судьбы!

ЕМУ

Что он думал, когда просыпаясь в бреду?

Видел дрожь полумрака и серую пропасть рассвета?

Он забыл, что сломался и запил себе на беду,

И глядел в пустоту сквозь нелепость лубочного лета.

А когда от печальных видений слипались глаза,

Он метался во сне, ожидая любви отголоска,

Опускался на дно, и на миг, прозревая в слезах,

Видел странную женщину — руки из мёда и воска.

Он придумал её. И её неземная печаль

Показалась ему воплощеньем вселенской печали…

У Полярного круга дробился холодный хрусталь,

А у самых окон, как безумные, птицы кричали…

И она, поднимая свою кружевную вуаль,

Позвала за собой в голубые сады Персефоны,

Где сквозь морок и прах ледяная маячила даль

И навеки смолкали земные раскаты и звоны.

* * *

Мается, вокзал мой столичный —

Суетен и слеп. Ночь двулична.

Сон и стон, и храп, споры, ссоры…

Подождём, Москва, скоро «Скорый»!

Только мимо нас время — вешки,

Поистлели шпал головешки,

Отступил перрон. Хитрым взором

Глянул семафор — хищный ворон.

Матушка Москва, спит Россия:

Наплывают сны: белый, синий,

Красный, как заря — утром мечен!

Отчий «триколор» переменчив…

Плавают в дыму привокзальном

Лязги поездов ближних, дальних…

Светятся огни, снег белеет.

Запад иль восток? — Лотерея!

Утро настаёт с Новым годом.