Невинность палачей - [5]

– Ненормальная! Знаешь, сколько стоит контроллер к PS4? – кричит он голосом, охрипшим от волнения и ломки, обычной для мальчиков его возраста. – Идиотка несчастная! Да по тебе психушка пла…

И получает пощечину – хлесткую, оскорбительную. Сочащуюся ядом. Ее эхо несколько долгих секунд висит между ними, потом на щеке у подростка появляется лиловатая отметина. Мятежный порыв подавлен в зародыше, и Тео смотрит на мать теперь уже с ужасом. Непонимание искренне и безгранично… Впрочем, как и обида, которая прорастает у него в душе.

– Изволь разговаривать со мной вежливо! – приказывает мать металлическим голосом.

– Ты за это заплатишь… – шепчет Тео, дрожа от ненависти.

– Ну да, конечно! – отвечает Алин с усталым вздохом, пародируя обычную реакцию сына. Эту фразу она слышит в ответ на свои реплики гораздо чаще, чем следовало бы. – А пока надевай курточку и иди к машине.

Тео остается сидеть стиснув зубы. Выражение лица у него обиженное, даже злое.

– Быстро! – приказывает мать тоном, не терпящим возражений.

Противостояние продолжается еще несколько мгновений. Он не мигая смотрит матери в глаза, его неподвижность – это уже протест, проявление нескончаемого бунта, к которому обязывает подростковый возраст и мириться с которым Алин становится все труднее. Она чувствует себя измотанной, и это ощущение беспомощности, испытываемое каждый раз, когда они конфликтуют, сводит ее с ума, лишает последнего шанса отыскать дорогу к его совести, слова, чтобы его урезонить, эмоции, которые тронули бы его сердце, хотя она и не совсем уверена, что у Тео еще есть сердце… В этом немом диалоге сосредотачивается вся мощь разногласий, копимых неделями, вся горечь, разъедающая обоим души, вся обида, которая отдаляет их друг от друга.

И вдруг Тео встает. Принимает вызывающую позу, решительно скрещивает руки на груди, всем своим видом показывая, что времени у него достаточно и уступать он не намерен.

Алин ощущает себя одинокой и бесконечно усталой. Словно все тяготы мира давят на плечи. Словно на нее ополчилась вся вселенная. Уже много дней – и началось это давно – она балансирует между нервным срывом и полным отсутствием эмоциональных реакций. Блуждает где-то между гиперактивностью и астенией, смехом и плачем, желаниями и унынием. Между розовым оттенка фуксии и безликой чернотой. Друзья говорят о депрессии, предостерегают от состояния, которое в психологии именуется «burnout»[4]. Алин в ответ только вздыхает и раздраженно отмахивается. У нее просто тяжелый период, и скоро все пройдет, если ее оставят в покое.

Но покоя в ее жизни, увы, нет.

Мать смотрит на сына, как на противника, чьи силы нужно оценить, – и внутренний голос шепчет ей: «Не уступай!» – исполненная презрения поза сына выводит из себя, желание настоять на своем становится навязчивым, хотя ни логики, ни здравого смысла в этом нет, и она это прекрасно понимает. Осознает всю абсурдность своего упрямства. И ничего не может с собой поделать.

Алин хмурится. Значит, хочешь войны? Секунда, еще один удар сердца… На низком столике она замечает смартфон Тео. Спокойно берет гаджет. Поднимает руку. Смысл ультиматума понятен: или ты делаешь, что я хочу, или с ним случится то же, что и с контроллером.

У подростка перекашивается лицо. На смену пренебрежению приходит сначала недоверие, потом бешенство.

– Отдай телефон! – злобно скалится он.

– Надевай куртку и иди к машине, – выдыхает она едва слышно.

Тео оценивает степень риска по тону матери, ее враждебному взгляду, угрожающей позе. Способна ли она осуществить угрозу? Она доказала, что да, но то была вспышка гнева. А теперь она спокойна и действует больше по расчету, нежели под влиянием эмоций. Ярость угасла, он это чувствует, но может снова вспыхнуть в любой момент – это он чувствует тоже. Чтобы пороховая бочка взорвалась, хватит искры. С недавних пор мать на пределе. Заводится с четверти оборота…

И Тео решает не рисковать.

– Ладно, я иду к машине, – с неудовольствием соглашается он. – Но ты отдашь мне телефон.

– Я не собираюсь ничего отдавать, Тео. Садись в машину и радуйся, что телефон остался цел. Получишь его обратно, когда мы вернемся. Ты спокойно сможешь прожить пару часов без того, чтобы таращиться в экран!

В салоне авто между матерью и сыном повисает тягостное молчание. Глядя вперед, на дорогу, Алин старается успокоиться, найти ответы на вопросы, которые вертятся в голове. Что на нее нашло? Зачем обидела сына, дала ему пощечину, разбила контроллер игровой приставки? Она оценивает ущерб, запрещает себе поддаваться панике, готова на все, лишь бы наладить диалог. Но это ничего не даст, и она об этом знает. Украдкой брошенный взгляд укрепляет ее уверенность. Тео сидит, стиснув зубы, лицо перекошено от злости. Пропасть, которая была глубока и до инцидента, стала бездонной. Алин подавляет в себе желание попросить прощения, потому что понимает: еще слишком рано. Момент еще не настал. Это обернется против нее самой.

Она чувствует, что исчерпала все возможные ресурсы и доводы. Отжила свой век. Has-been. Тупая. Старая. Дура.

Старая дура…

Мысли ее обращаются к отцу. Он тоже на грани, но его грань – та, за которой начинается небытие. И обратного хода нет. Он на краю пропасти. И уже готов прыгнуть. Дело нескольких недель, может быть, даже дней. Потому-то так важно с ним повидаться, пока есть время, но Тео этого еще не понимает. Когда поймет, будет слишком поздно. К огорчению примешивается печаль. Алин кусает нижнюю губу, не сводя глаз с дороги. И это давящее ощущение в груди… Как если бы сердце вдруг стало слишком большим для грудной клетки, и ребра сжимают его с обеих сторон так, что скоро оно начнет сочиться, – бесформенное, аморфное, сплошная кровоточащая рана.