Невидимый фронт - [30]

Стук в дверь прервал речь полковника.

— Войдите.

— Какой-то старик хочет говорить с вами, товарищ полковник, — доложил дежурный.

— Пригласите его сюда.

Посетителю было лет шестьдесят. Одет он был в поношенный, но аккуратный костюм старинного покроя — такие носили лет сорок тому назад, в руках держал узкополую коричневую шляпу. С порога, только войдя в кабинет, он начал говорить.

— Вот такого начальника мне и надо. А то сидит молодой — у меня сын старше. Я с таким говорить не могу, мне надо серьёзного начальника, который всё обстоятельно послушать и объяснить может. Я сам старый человек и с таким, как я, говорить хочу.

— Садитесь, пожалуйста, — предложил Всеволодов.

Старик сел, положил шляпу на небольшой столик, приставленный к письменному — для телефонов, медленно и важно разгладил длинные, серые «запорожские» усы, не прекращая своей речи.

— А дело у меня, товарищ полковник, такое, что даже я сам в нём разобраться не могу — или то правда, или то нет. Ничего не понятно.

— А вы расскажите, может быть, вместе и разберёмся, — чуть заметно улыбнулся Всеволодов.

— Может и разберёмся, — охотно согласился старик. — Говорят, что ум хорошо, а два — лучше, — Дригу, как человека молодого, посетитель, видимо, игнорировал. — Только тут не два, а может быть, целых двадцать умов надо, чтобы ошибки не дать. Хочу сказать вам для начала, что попов этих униатских да католических я всю жизнь не любил. Ещё как жениться собирался на старухе своей, то прямо и сказал: «В церковь не пойду, хоть ты что хочешь!» Уж она так плакала, и отец мой ругал меня. Таить не буду — в конце концов пришлось пойти. Что поделать, — тогда время такое было, сами знаете. С работы бы выгнали, в полицию бы таскали. А безработных в Кленове и без меня хватало. На любое место, только скажи — сразу десяток прибежит. Вот и пришлось против своей совести итти. В церковь-то я пошёл, а отцу Григорию — священником был в том селе, где моя старуха жила, отец Григорий, — ему и говорю: «Я — неверующий. Атеист, если по-учёному назвать». Он и отвечает: «Мне, — говорит, — плевать. Деньги плати, а в церкви, что скажу, то и делай». Правда, выпивши он в тот час был, да и все они выпить любят, сколько я их ни встречал.

Дрига взглянул на Всеволодова, ожидая, что полковник попросит старика перейти к сути дела — ведь сегодня такое напряжённое утро. Но Всеволодов молчал. Лицо его было спокойно, взгляд, как обычно, внимательный, сосредоточенный. Полковник слушал, ничем не высказывая нетерпения или усталости.

А посетитель тем временем продолжал:

— Все они любят выпить, кроме одного — отца Иваньо, что рядом со мной живёт. Такой тихий поп, что только удивление берёт. Горилки — ни-ни. Насчёт женского пола — тоже. Всё с ребятишками возится, в саду копошится, читает. И поговорить с ним приятно: вежливый, отравы своей религиозной не сеет. Думал я: неужели этот поп не такой, как все, неужели от него вреда нет? Вроде посмотришь — так и есть — человек как человек. А домой от него приду, посижу, мозгами пораскину, и не верю. «Ой, — говорю себе, — Вершило, — это меня звать так — Андрей Вершило, — не верь униатскому попу, все они одним миром мазаны...»

Вершило прервал свой рассказ, вытащил из кармана большой красный платок, вытер им вспотевший лоб.

— Так вот, товарищ полковник, вчера я до ночи в своём саду сидел. Ребятишки у меня яблоки воровать повадились. Днём пусть себе приходят. Я им выберу, дам какое яблоко понравится. Ребёнок, он, сами знаете, вкусное любит. Если с разрешения — я не протестую. А красть — это не порядок, до добра не доведёт такое дело, да и порча дереву. Сижу я, значит, в саду, в самый тёмный угол забрался. Сперва дремать было стал, а потом посмотрел вокруг — такая красота. Ночь тихая, звёзды яркие-яркие. Хорошо и грустно мне стало. Вот, думаю, дед Вершило, всю ты жизнь прожил, а жизни не видал — по чужим людям да по чужим домам скитался. Только теперь счастье пришло, а ты уже стар. Задумался я так, вдруг слышу — шум. А надо вам сказать, что мой сад и сад Иваньо — рядом. Вдруг, значит, слышу шум. Что это, думаю, такое? Вижу я, у попа в доме дверь отворяется, задняя дверь, что в сад ведёт. Хоть темно, а разобрать можно: появляется из дома человек. «До завтра, — говорит. — Ровно в двенадцать буду». И крадётся через сад, да так тихо, осторожно, сразу видно, недобрые дела у них с попом, если так таиться надо. А Иваньо за ним из открытой двери следит. Прошёл этот человек совсем близко от меня, даже дыхание было слышно — тяжело так дышит, сопит. Рассмотрел я его полностью. Роста невысокого, плечи широкие, руки длинные-длинные. Подкрался он к забору, прислушался, потом — раз! — перепрыгнул через забор, и поминай как звали.

Вершило снова вытащил свой платок, но обтирать пот не стал, а только помахал платком в воздухе, как веером.

— Утром пошёл я к знакомому своему — Стёпа такой есть, старшина, в доме напротив живёт. Сверхсрочник по-военному называется, десятый год в армии служит. Боевой парень, орден и три медали имеет. Я ему всё рассказал, а он мне посоветовал, куда сходить. Правильно, думаю, если вам это не нужно, значит, зря я прошагал, а всё равно на совести спокойнее. А, может, думаю, пользу государству принесу. Будет, тогда так, что хоть и стар Вершило, а всё помог армии нашей...