Невидимая сторона Луны - [46]

В этот момент Миак увидел в темноте коридора крупную фигуру Нави. Притаился и дал ему пройти, потом извлек нож из рукава. Он знал, что будет иметь преимущество, пока Нави уверен, что Миак перед ним, а не за спиной. Нави поднялся на несколько ступенек, подошел к конторке и неожиданно открыл ее. Столешница опустилась и открыла зеркала.

– Красное! – ошеломленно произнес Миак и только тогда сообразил, что Нави увидел его в зеркалах. В мгновение ока он опять превратился из охотника в загнанного зверя.

Он бежал, не помня себя. Вдруг он почувствовал, что не знает, где левая сторона, а где правая. Миак невольно переложил нож из левой руки в правую и ощутил себя очень неуверенно. В конце коридора он свернул направо, хоть помнил, что проход для музыкантов поворачивает налево, и вместо прохода очутился в полутемной пустой комнате, освещенной только свечами. Нави влетел за ним, но внезапно остановился, будто не в состоянии был переступить какую-то черту, которую Миак не видел. Преследователь почему-то вел себя так, словно он – вне игры или словно в этом помещении оба могли чувствовать себя в безопасности. В этот момент Нави зажмурился, что напугало Миака, и он ударил врага в грудь своим красным ножом, подумав: «Жмурься чаще, больше увидишь на том свете!»

Нави свалился на пол, не издав ни звука. Миак выбежал в коридор, промчался в темноте до прохода для музыкантов, проверил по пути время и убедился, что отсутствовал не более двух с половиной минут. У него было идеальное алиби. Он рухнул на свое место в зрительном зале и спросил соседа, с трудом выговаривая слова между ударами сердца:

– Я много пропустил?

– Да, – ответил тот, – случилась удивительная история. В конце убили не баронессу Кастелли, а какого-то мужчину. Причем красным кухонным ножом…

4

Иван Миак сидел, окаменев, в кресле, воняющем лошадиным потом, слушал грянувшие, как только опустился занавес, аплодисменты и ждал, когда его арестуют. Но боялся он не полиции – это было лишь следствием, а не причиной. Он ужасался тому, что сотворили с ним зеркала.

«Значит, они все-таки действуют, причем им не важно, где они!» – думал он про себя, понимая, что зеркала его погубили. Несколько сот человек видели его преступление на открытой сцене Народного театра, и было вопросом минут, а не дней, когда кто-нибудь из этих бесчисленных свидетелей опознает его! В театре к Миаку так никто и не подошел, и он медленно покинул зал, но идти домой опять не решился. Рассвет он встретил на Калемегдане. Миак сидел на скамейке, туман поднимался от воды, открывая тонущий в ней пейзаж. В этот час на окружающих его предметах стали просыпаться желтые краски, ибо разные цвета в природе просыпаются утром в разное время, каждый – в свое, а вечером в том же порядке, один за другим, исчезают из виду.

«На том свете все будет, как на этом, – утешал себя Миак, – разве что сны там будут явью, а явь – тем, что тебе снится…»

В это время заблестела Сава и напомнила ему о зеркалах. Он поспешно встал и пошел к стекольщику из Синджеличева переулка, который по пятницам, вместо того чтобы поститься, хранил до захода солнца молчание. Нужно было наконец кому-то довериться и попросить совета. Стекольщика звали Аца Чирич, и он делал такие зеркала, что в них «и вчерашний день можно было увидеть». Изо рта у него пахло мокрой жестью, из носа – горчицей, между пальцев он держал маленький камешек. Чирич сразу узнал Миака и предложил тому сесть. Он был брезглив и держал на столе миску с уксусом, в которую клиенты опускали мелочь, а он вылавливал ее потом ложкой.

– Зеркало? – задумчиво повторил Чирич вопрос своего посетителя. – Это что-то вроде дьявольской иконы: правую руку в левую превращает! Но не пойми меня неверно. Я не из тех, кто боится дыру на локте испачкать. Не думай, что в зеркале ты увидишь дьявола, машущего хвостом. Ради бога, можешь и так думать о зеркалах. Но я из тех людей, которые неохотно прыгают вверх, потому что боюсь умереть, не вернувшись на землю. Я скажу тебе, что думаю о зеркалах.

Сам знаешь, зеркало повторяет цвет и движение, удваивает свет и умножает тепло, так что с его помощью можно корабль поджечь. Но оно не удваивает материю, тяжесть и звук. Все в зеркале наоборот. У музыкального инструмента в зеркале самые толстые струны и самые низкие тона находятся на месте самых тонких и самых высоких! Поэтому в зеркале нет музыки, ибо она окажется совершенно иной, чем наша, вывернутой наизнанку. В зеркале приходится писать в обратном направлении и читать справа налево. Ну, скажем, моя фамилия Чирич в зеркале не меняется, но такие случаи – редкость. У зеркала есть брат и сестра – эхо и тень. У тени стрелки на часах – свое время, иное, чем показывает сама стрелка, у эха – свое место, далекое от того, где раздался голос. У зеркала есть свое пространство в мире, не принадлежащем нашей действительности. Слеза и отполированный шар – вот совершеннейшие зеркала, они отражают окружающую их Вселенную, и глобусы звездного неба – лишь подражание им. Зеркало превращает знакомого собеседника в незнакомца, у которого виден лишь затылок. В зеркале можно узнать врага и обманщика. Перед зеркалом в карты не играют, но с самим собой в зеркале можно сыграть партию в карты или шахматы. Зеркало – это стекло, которое мыслит, и серебро, которое смеется. Если на зеркале, как на подносе, подали кофе, значит, тому, кого угощают, не следует больше приходить в этот дом.