Невидимая сторона Луны - [106]

Вы берете книгу и открываете ее. Куча картинок, напоминающих ботанический атлас, и много латинских названий. И тут вам все становится ясно. Англичане подсчитали все упоминания о цветах в произведениях Шекспира. Каждый цветок из сонета, трагедии или комедии Шекспира приводится здесь вместе с ботанической справкой на латинском языке и с изображением, а в саду позади родного дома Шекспира посажены исключительно те цветы и растения, которые упомянуты в его произведениях. Вы смотрите на краски, запечатленные на страницах шекспировских произведений, и понимаете, что доминантой этих вечных глаз, которые могли видеть все, что хотели, и вынуждены были видеть и то, что не хотели, что их доминантой был желтый цвет. Цвет предательства, ревности, цвет воды у алхимиков и кто знает чего еще.

Несколько одурев, вы идете дальше вместе с вереницей паломников, следующих к дому г-жи Хатауэй, жены поэта. Ее дом находится в двух милях отсюда, и туда ведет специальная пешеходная дорожка, вьющаяся среди стратфордских садов. И тут вы начинаете замечать, что в садах растут те же самые цветы, что и в том, большом, саду позади его дома. И у вас снова возникает вопрос: кто же кого породил – сад Шекспира или Шекспир этот сад? Но это преждевременный вопрос, потому что ответ ждет вас за углом. Там стоит маленький магазинчик садового инвентаря и семян. На витрине в специальной коробке вы видите набор пакетиков с семенами из «Шекспировского сада». Достаточно купить комплект, высыпать семена в землю вашего цветника, и вы получите «Шекспировский сад» в собственной редакции.

И семена эти всходят. Еще как всходят. Практически всюду вокруг вас простирается огромный, необъятный «Шекспировский сад». С преобладающим желтым цветом и множеством ароматов.

Ароматы сопровождают вас до дома г-жи Хатауэй, каменного дома с деревянным каркасом под соломенной крышей, укрытой проволочной сеткой, которую без этого птицы растащили бы за два месяца. И позади этого второго дома, который предлагается вашему вниманию с тем же самым предостережением о том, что в таком-то году под тяжестью ваших шагов он превратится в прах, вы снова видите «Шекспировский сад» и в его глубине выход в виде маленького магазина сувениров. И в магазине снова книга под названием «Шекспировский сад». А рядом нечто, что вас потрясает до глубины души. Маленький горшочек из обожженной глины. И в нем, как сувенир, стратфордский мед. Мед, который собрали пчелы с цветов «Шекспировского сада», точнее, с цветов всех тех шекспировских садов, которые вас здесь окружают и опьяняют своим запахом.

И я покупаю горшочек стратфордского меда и везу его домой. Когда я пишу эти строки, горшочек стоит передо мной, я пробую немного алхимии из желтых цветов и думаю, что теперь говорю не я, теперь через мою пишущую машинку говорят краски «Шекспировского сада», они заявляют о себе всеми возможными способами, и им не важно, кто их медиум. Если Шекспир может заявлять о себе через мед, то, наверное, может и через обычную пишущую машинку. Но в произведениях Шекспира есть не только цветы. Там, например, дуют страшные, ураганные ветры. И можно было бы по тому же принципу, что и «Шекспировский сад», реконструировать страшную розу ветров, которая способна в мгновение ока уничтожить все шекспировские сады вместе с нами и со стратфордским медом в нас.

Ярмарка гусей

В то воскресное утро в Ноттингеме профессор Моника Партридж целых десять минут везла меня со скоростью 90 миль в час через имение Байрона «Нью стед аби». «Это половина», – сказала она, а мы все ехали по бескрайнему лесу, охотничьим угодьям и пастбищам с водоемами и стойлами для скота, которые можно было принять за з́амки.

Хромой поэт, которого больше любят, чем читают, устроил под крестовым сводом одного из своих подвальных помещений бассейн, где мог плавать зимой. У этого страстного любителя плавания было больше пресной воды, чем во всей Греции, за которую он отдал жизнь: собственное озеро, водопад и река в том лесу, куда каждую весну пускали побегать на свободе собак, чтобы они «заточили когти» перед охотой.

Здесь я увидел еще одно чудо английской Реформации. Мраморные фасады католических соборов, убранные бесценными статуями, розой и витражами в высоких окнах, оставляли невредимыми, когда разрушали храм. Считалось, вероятно, достаточным уничтожить тело церкви, оставив ее лицо. На Балканах, однако, святому прежде всего отрубали голову.

Сейчас мне нужно было немного отдохнуть перед новой вечерней встречей, и я на несколько часов остался один в Ноттингеме, получив совет посетить замок на холме, расположенный точно над пещерой со знаменитой корчмой «Путь в Иерусалим», откуда восемьсот лет назад крестоносцы отправлялись в Палестину. Я поднялся наверх и оказался перед задним фасадом замка. Главный вход, как я узнал потом, вел в залы, украшенные прекраснейшими коллекциями хрусталя, драгоценных металлов и знаменитого английского фарфора. Но и этот нижний второстепенный вход с воротами и бывшими помещениями для прислуги предлагал свои развлечения – свою выставку. Тут была ярмарка гусей.