Невидимая Россия - [10]
Узкие переулки между Остроженкой и Москва-рекой казались родными и уютными после холодной пустоты реки. Через густо замерзшие окна таинственным теплом светилась жизнь.
Павел подошел к длинному одноэтажному особняку и три раза стукнул по мохнатому от инея стеклу. В комнате зашевелилась какая-то тень и приглушенный голос крикнул: «Сейчас открою!».
Павел подошел к деревянной калитке. С другой стороны заскрипели легкие шаги. Железный запор щелкнул, калитка отворилась. Павел хотел войти, но коренастая фигура Григория загородила дорогу. Серые жесткие глаза пристально посмотрели на Павла, по некрасивому лицу пробежала гримаса, похожая на улыбку, чуть-чуть заискивающий голос произнес:
— Уходи скорее, я заразный… вчера ночью был обыск — приходили за старшим братом, к счастью, он уехал в командировку. Поднимали полы, искали оружие и литературу… Уходи скорее, я заразный.
Павел не нашелся, что сказать от неожиданности и молча протянул Григорию руку. Глаза их встретились и оба поняли, что всё теперь ясно, можно друг другу доверять полностью, взаимная проверка кончена. Это продолжалось одно мгновение. Тяжелая калитка вторично щелкнула. Павел медленно пошел домой, анализируя всё происшедшее за этот странный вечер.
Григорий, поеживаясь от холода, вернулся в комнату. Мать с мучительным беспокойством посмотрела на него.
— Кто там опять приходил?
Григорию было жаль эту старую, слабовольную женщину и, вместе с тем, поминутно брала досада за ее слабость.
— Не бойся, не ГПУ, — ответил он грубее, чем хотел.
Старушка съежилась и ушла в свою комнату. Григорий сел в угол на зеленый ширпотребовский диван. Противное беспокойство не оставляло ни на минуту, кроме того, было обидно, что опять, не желая, оскорбил мать.
Ничего, пойдет в свою комнату, помолится и успокоится, — отмахнулся он от назойливого чувства жалости.
Посередине комнаты, над столом, склонялась гибкая фигура брата Алексея, заканчивавшего срочный чертеж. Алексей работал молча, не обращая внимания ни на мать, ни на брата. Красивый парень, — подумал Григорий, глядя на греческий профиль брата, — неужели когда-нибудь и его посадят!
Неприятное тошнотное беспокойство усилилось. Жаль будет, если Алешка попадет — самый молодой и еще глупый. Григорий достал пачку «Дели», вынул две папиросы и бросил одну брату. «Закурим!». Алексей перестал чертить и сел на стул напротив брата.
— Телеграмму Василию послал? — спросил Алексей.
— Послал, — кивнул головой Григорий, пуская дым кольцами. — Если сумеет еще раз переменить службу и заберется на полгодика в тайгу, всё может обойтись благополучно.
Брат Василий кончил лесной техникум и уехал в Сибирь на практику. Теперь ему была послана телеграмма с советом подольше не возвращаться в Москву. Это был один из способов избежать ареста.
— Как ты думаешь, в чем дело, какой-нибудь донос? — спросил Алексей.
— Конечно, донос, — ответил Григорий, стараясь быть спокойным.
— У тебя бывает слишком много народа, — осторожно начал Алексей, — этот Истомин совсем махровый контрреволюционер. С такими людьми надо быть очень осторожным.
— Истомин и не знает Василия, — раздраженно ответил Григорий, — а на меня пока никаких доносов нет, иначе бы вчера арестовали.
Алексей докурил, подошел к столу и опять начал чертить молча и сосредоточенно. Григорий подряд закурил следующую папиросу и задумался: Алеша ничего не понимает. Истомин, правда, похож на слюнявого интеллигента и немножко противен со своей всегдашней вежливостью, но он не трус и не предатель. Когда я ему сказал об обыске, он ни капельки не испугался, — парень крепкий.
Григорий с некоторым удивлением почувствовал, что этот высокий, тонкий молодой человек из чужого далекого круга «бывших людей» начинает его чем-то к себе притягивать. — Однако, хороша рабоче-крестьянская власть! Чем им мог помешать Василий, старый комсомолец, сын рабочего?
Григорий стал мучительно перебирать в мозгу все события последнего года и вдруг вспомнил:
Полгода тому назад Василий поспорил с комсоргом техникума по вопросу о начавшемся раскулачивании. Василий прямо сказал, что зажиточные крестьяне и кулаки не одно и то же. Крепкий крестьянин, потом и трудом создавая свое относительное благополучие, делается основой государственного благосостояния. Настоящий кулак — это деревенский ростовщик, иногда лавочник, да и то не всякий лавочник эксплоатировал бедноту, многие наоборот — помогали бедным односельчанам. Наверное он и донес, — решил Григорий. Эх, — подумал он опять с досадой, — говорил ему, что надо не болтать, а начинать активную борьбу молча — не хотел. Теперь сядет и не будет знать, за что!
На минуту Григорий почувствовал себя одиноким и непонятым, но перед глазами вдруг встало лицо Павла — спокойное, уверенное и понимающее.
Павел шел по улице и подробно обдумывал план вовлечения Григория в организацию.
Надо выждать, чем кончится история с обыском, — размышлял он, — по всей вероятности уехавший в командировку брат будет спасен своим отсутствием. ГПУ перешло на массовые методы работы: идет не снайперская стрельба по отдельным целям, а обстрел целых участков фронта противника — ушел человек с участка и спасся, специально искать не будут. Если Григория не арестуют в ближайшее же время, с ним можно будет безопасно продолжать работу. Его реакция на обыск? Как он предупредил меня об опасности — выражение лица и глаз определенно доказывает, что такой человек не может оказаться агентом.
Повесть о судьбах русских солдат второй мировой войны, ненавидевших советский режим, но вынужденных воевать за Сталина против Гитлера. По-видимому, повесть не автобиографическая, но написанная по личным воспоминаниям автора.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».