Невеста Субботы - [95]

— Пока мы говорим, мои люди проверяют списки всех жителей Луизианы, прибывших в Ливерпуль одновременно с вами. Работенка трудная, неблагодарная. Но вы можете облегчить нам задачу, мисс Фариваль, — и заслужить прощение. Дело в том, что наше судопроизводство включает один казус. Так называемое «свидетельство короны». Если один из преступников дает показания против подельника, тем самым он становится свидетелем со стороны обвинения. Подельника вешают, а доносителя отпускают с миром. То же самое я предлагаю и вам, милая мисс Фариваль. Назовите имя убийцы.

Внезапно я испытываю нечто сродни уважению к этому жестокому и бескомпромиссному сыщику. Джулиан был неправ, упрекая его в некомпетентности. И то, увы, было не единственное заблуждение моего жениха.

Мистер Локвуд знает свое дело и, скорее всего, сможет нам помочь. Самое время рассказать ему про все то, что мы услышали в таверне Луи. Если он возьмет след Габриэля, то оставит в покое меня и уже не будет ворошить мою память так же настойчиво, как угли в камине.

Я приоткрываю рот — и вновь захлопываю. Мои утренние страхи поулеглись, и ко мне вернулась уверенность, что Джулиан не только жив, но рано или поздно приедет похвастаться результатами своего расследования. Предательства он мне не простит. Нащупав предел его снисходительности, впредь я намерена быть более осторожной и не раздражать его понапрасну. Если, конечно, не хочу рискнуть своим счастьем — и благополучием Дезире.

— Мне нечего вам сказать, — рублю я с плеча и демонстративно встаю, вынуждая Локвуда последовать моему примеру.

— Как вам угодно, — говорит он и берет со столика свою шляпу. Я приняла ее за грязную тряпку, которую забыла в гостиной Августа. — Но поверьте, упрямство не доведет вас до добра. В конце концов, мы сами найдем вашего сообщника. Того, кто убил миссис Ланжерон, а прежде — братьев Мерсье. И возможно, «свидетельством короны» захочет воспользоваться уже он.

По его отбытии я возвращаюсь в спальню и вновь забираюсь на кровать. Вокруг меня топорщатся жесткие черные юбки траурного туалета, и я нахохливаюсь, как ворона в гнезде. Задача мне предстоит не из легких. Пора вспомнить ту ночь, когда погибли братья Мерсье. Для того хотя бы, чтобы избежать ступора, если на скамье свидетелей появится мистер Септимус Тэтли и начнет делиться подробностями убийства. А если приведут к присяге мою сестру? Что поведает она? Я даже этого не могу предугадать, потому что не помню вообще ничего. Кроме тех слов Жерара и стука пуговиц о деревянный настил, когда треснула блузка Дезире.

Слой за слоем мне придется стереть из памяти черноту, которая пропитала не только ту ночь, но и предшествовавшие ей дни, а затем запеклась коростой, надежно скрыв от меня и события, и лица. Надежно и милосердно.

Но я должна вспомнить, я должна, должна…

* * *

— Фло-о-о! — гаркает сестра мне в ухо, рывком выдергивая меня из оцепенения.

Наклонившись, смотрит туда же, куда и я — в прохудившийся котел для патоки. Давным давно его прикатили из сахароварни и за неимением лучшего места оставили у курятника. На дне скопилась ржавая вода, и в ней, как чаинки в огромной чашке, плавают побуревшие лепестки азалий. Не обнаружив в котле ничего достойного внимания, сестра поводит плечиком.

— Пойдем, Фло, — зовет она, — в Большом доме тебя обыскались. Выезжаем через час.

— Ты что, собралась со мной? — Я разглядываю нарядную блузку из серого крепдешина, которую Ди на правах камеристки позаимствовала из моего гардероба.

За семь лет сестра изменилась почти до неузнаваемости. Вытянулась, похорошела, а ее кожа стала еще белее, словно Дезире ежедневно принимала ванны из ослиного молока. Настоящая красавица! Всякий раз, когда я смотрю на нее, сердце заходится от восторга, что это прелестное создание — моя сестра. И сжимается от несправедливости, что она вынуждена прислуживать мне. А ведь я темна не только телом, но и душой. Иначе не было бы у меня видений, подобных сегодняшнему.

— Неужто я пропущу твою помолвку? — Ди приседает, но не угодливо, а так, словно дает согласие на вальс.

Манеры у нее тоже изменились. В моей памяти Ди оставалась непоседой с двумя косичками и загребущими руками. Но за время моего отсутствия она научилась ходить, не вихляя бедрами, и есть аккуратно, не набивая рот так, что соус течет по подбородку. А если она следит за собой, то и говорит гладко, сдержанно, процеживая речь от негритянских словечек. Эта перемена поразила меня больше всего. Бабушка буркнула, что Ди научилась манерам у офицеров-янки, когда те квартировали в нашем доме. Крутилась рядышком, когда те столовались, вот и возомнила о себе невесть что. Надо бы сбить с нее эту спесь.

Меня же, напротив, радует, что Дезире выросла настоящей барышней. Я намерена и дальше расширять ее кругозор. Обучу ее читать и писать, заинтересую литературой. В последнее время я не раз задумывалась о том, чтобы пойти в учительницы, если бабушка не позовет меня обратно. Вдруг родные отреклись от меня после Того Раза?

Но меня позвали. Неделю назад. Собиралась я в такой спешке, что забыла альбом с рисунками и, качаясь по волнам Миссисипи, лелеяла надежду, что сестра Евангелина сохранит его для меня. Впрочем, дома мне стало не до альбомов.