Невеста-сорванец - [105]

Александра, вытирая глаза, покрасневшие от бессонницы, слез и тревоги, грустно улыбнулась:

— Я подумаю об этом, Холлис. И уж поверьте, вас ждет достойное наказание за ваши грехи. А теперь мы просим вас лечь в постель. Выпейте бренди из запасов его сиятельства. И хорошенько выспитесь. Иначе не сможете вынести тяжести наказания. Обыкновенный уход с поста дворецкого — это чепуха по сравнению с тем, что вас ожидает.

Холлис поклонился, сказал: «Да, миледи» — и с достоинством отбыл.

— Молодец! — восхищенно воскликнул Дуглас. — Кажется, его плечи стали прямее, чем минут пятнадцать назад. Похоже, ты его уговорила.

***

Наконец Дуглас задремал и увидел во сне тот давний день, когда впервые взял мальчиков на прогулку, а Джейсон поймал форель и так разволновался, что потерял равновесие и упал в воду, упустив при этом рыбу.

Он все еще улыбался этому воспоминанию, когда его словно кто-то толкнул. Он открыл глаза и взглянул на позолоченные часы на каминной полке. Почти четыре утра.

Три канделябра освещали постель, но остальная часть спальни была погружена в полумрак. Доктор Милтон спал на раскладной кровати. Корри, Джеймс и Александра тоже мирно сопели носами. В комнате стояла тишина.

Что же его разбудило?

Дуглас немедленно поднялся, огляделся и подошел к кровати. Похоже, Джейсон так и не просыпался.

Дуглас сел рядом и взял руку сына, загорелую, красивой формы. Приложил ладонь к его лбу. Жара нет.

Джейсон открыл глаза.

— Я еще жив? — хриплым шепотом спросил он.

— Да, и будешь жить еще долго, — ободрил Дуглас, чувствуя, как влажнеют глаза. Он уже не помнил, когда в последний раз плакал… но сейчас…ему хотелось прижать сына к себе и не отпускать.

Он побоялся повредить Джейсону. Сделать больно.

Поэтому просто поднял его руку, погладил, ощутил тепло его плоти, жар крови, текущей по жилам сына. Слава Богу, все обошлось. Теперь ему ничто не грозит.

Хотелось наорать на Джейсона, но Дуглас сдержался. И все же не мог не высказаться:

— Я люблю тебя, Джейсон, мой родной сынок. Но учти, все же намерен поколотить тебя за то, что посмел броситься под предназначенную мне пулю и спасти мою жизнь.

Джейсон улыбнулся, однако лицо тут же исказилось гримасой боли.

— Д-джудит? — выдавил он.

Рядом с кроватью возникла Корри и, стиснув руки, глядя на него огромными глазами, честно призналась:

— Я застрелила ее, Джейсон, через мгновение после того, как она пыталась убить тебя. Она мертва.

Джейсон долго молчал.

— Похоже, я не слишком хорошо разбираюсь в людях, — тяжело вздохнул он.

— И не только ты, — вступилась мать. — Все мы обманулись. Все без исключения. Мы полюбили ее и приняли в семью, как и Аннабел Трелони, а ведь Холлис хотел жениться на этой женщине.

Джейсон ощутил, как материнская ладонь легла на его лоб, нежно погладила, успел увидеть, как улыбается стоявший в изножье кровати брат, очевидно, боясь подойти ближе. Джейсон подумал, что Джеймс скверно выглядит. И едва не рассмеялся вслух, подумав, что у самого вид не лучше, а может, и куда хуже.

Перед глазами вдруг встала Джудит. Лукавое выражение ее лица. Как она была умна, как остроумна, как очаровательна!.. Какие безумные, буйные, неизведанные чувства она будила в нем! Но она ушла. Навсегда.

Он не совсем понимал, как это произошло и что теперь он будет делать, но сейчас это было не важно. Главное, вся семья собралась вокруг него.

И когда мать прошептала ему на ухо: «Отдохни, Джейсон. Теперь все будет хорошо», — он поверил. И закрыл глаза. Может, все и будет хорошо. Только любовь умерла.

Эпилог

Жизнь — это самая выгодная сделка, поскольку достается нам даром.

Еврейская пословица

Два с половиной месяца спустя, Нортклифф — Холл

Джеймс и Джейсон стояли бок о бок на краю обрыва, под которым расстилалась долина Поу. Этот день в начале февраля выдался на редкость холодным, хоть и безветренным. Таким холодным, что дрожь пробирала до костей. Снизу поднималась стена густого серого тумана. Из их ртов вырывались клубы пара.

— Доктор Милтон объявил, что отныне ты здоров, — начал Джеймс.

Джейсон положил руку на плечо брата.

— На следующей неделе я отплываю в Балтимор. Джеймс Уиндем пригласил меня пожить у него в доме и поработать на конеферме. Пообещал научить меня премудростям выращивания лошадей, — невесело улыбнулся он: первая за много недель улыбка, которую увидел Джеймс на лице Джейсона.

У Джеймса снова стало тяжело на сердце. Как утешить Джейсона? Как вернуть ему прежнюю жажду жизни? Чем помочь? Будь проклята та, что лишила его веры в людей!

— Он еще написал, что его жена Джесси способна обогнать на скачках любого жокея. Так и вижу, как он ухмыляется, когда пишет эти строки, уверяя, что сам он слишком велик и тяжел, чтобы состязаться с ней. Бедняга, далеко ему до Джесси, вот и остается только смеяться над собой.

— Но ты действительно хочешь ехать, Джейсон? — не выдержал Джеймс, разглядывая точеный профиль брата.

Вряд ли теперь кто-то сможет их перепутать. Джейсон похудел, осунулся, лицо его стало суровым и аскетическим, как у католического монаха. Когда-то блестящие глаза потускнели, словно из них разом ушла вся радость. Да, тело исцелено, но дух и разум искалечены навеки. Теперь он отдалился даже от Джеймса, который всегда был к нему ближе всех, стал чужим в собственной семье.