Невеста по фотографии - [39]
Подыль, естественно, знала про шрам. Она однажды ненароком спросила, откуда он, но Тхэван отмахнулся: «Да так…». Когда девушка жила в Чосоне, ее младший брат однажды ходил в горы за дровами и вернулся с поломанными заплечными носилками, сильно побитый японской полицией. Тогда она горько плакала вместе с мамой. Однако отчего-то сейчас ей было больнее слушать о том, что случилось с Тхэваном тринадцать лет назад, чем тогда – с братом.
На сахарных плантациях было много работы: боролись с сорняками, косили стебли, грузили их, орошали почву; но женщины в основном вырывали сорняки. Лучше всего оплачивали полив, это была и самая тяжкая работа, так как нужно было долгое время стоять по пояс в ледяной воде. Именно этим Кичхун занимался до тех пор, пока они не уехали из «Евы». Старик Со сказал, что именно из-за этого его и парализовало.
– Каждое воскресенье мы ходили на службу в сельскую церковь. Речи пастора постепенно пробуждали меня к жизни. Дети ходили в церковную школу и обучались письму.
Через некоторое время свекровь Подыль, Оннён, вместе с двумя другими женами, приехавшими с ними на одном корабле, начала готовить за деньги еду холостым мужчинам. В Чосоне Оннён была служанкой в доме, где Кичхун работал батраком. У нее не было ни фамилии, ни даже имени, поэтому звали ее Оннён, что значило просто «девчушка». Это и стало ее именем, когда она делала паспорт, чтобы отправиться на Гавайи, а будучи замужем, она на американский манер[20] взяла фамилию мужа и так стала Со Оннён.
Подыль пыталась вспомнить имя своей матери, госпожи Юн, но не смогла. Она его ни разу не слышала, поэтому даже не задумывалась, есть ли оно у нее. Мама хоть и была янбанского происхождения, но называли ее госпожой Юн или женой Намсиля. Пусть Подыль и не нравилось собственное имя, но оно у нее, в отличие от матери, хотя бы было. Подумай девушка чуть дольше о маме, она бы точно заплакала, поэтому сменила тему:
– Я слыхала, что хозяйка гостиницы «Хесон» приехала с вами на одном корабле…
– Точно. Именно с ней и с мамой Тари моя жена и занималась готовкой.
Услышав вдруг знакомое имя, Подыль съежилась. Она хоть и завела разговор со стариком Со, желая узнать о Тари, но не предполагала, что услышит ее имя так скоро. В каком-то смысле ей даже и не хотелось ничего знать. Девушка знала, что прозвучит имя Тари, и дрожащим голосом спросила:
– А… кто такая мама Тари?
Старик Со медлил с ответом. Сейчас, казалось, он делал это не из-за болезни, а потому что ему было сложно об этом говорить. С замеревшей душой Подыль ждала ответа свекра.
– Это женщина, с которой мы приплыли на одном корабле. Она была молода, поэтому ехала сюда с дочкой. Мы подружились еще на корабле.
Опираясь на трость, старик Со встал.
– Я давно так много не говорил, так что мне тяжело. Пожалуй, пойду в дом отдохнуть.
Стоило Подыль узнать, что та, другая, приехала на одном корабле с Тхэваном, имя Тари еще отчетливей запечатлелось в ее сердце. Даже когда она была с Тхэваном, в ее голове мелькали мысли, каким он был с Тари и о чем он с ней говорил. Не только разные догадки и фантазии терзали Подыль, но даже луна, которая появлялась каждую ночь на небосклоне. Ей казалось, что, до тех пор пока луна не перестанет вставать из-за моря, освещая поля и скрываясь за горой Коолау, Тхэван не забудет свою «Луну»[21].
Через несколько дней старик Со опять завел разговор. На следующий год после его прибытия на Гавайи, в сентябре, в Гонолулу открылась корейская школа-интернат, которую спонсировала по просьбе чосонцев методистская церковь, но и рабочие собрали на нее и пожертвовали две тысячи долларов. И те, у кого, как у Кичхуна, были дети, и даже те, у кого их не было, все как один сдавали деньги.
– Две тысячи долларов? – удивилась Подыль, услышав такую большую цифру.
– Люди считали, что наша страна слабая, потому что почти весь простой люд – необразованный и безграмотный. Поэтому все без исключения прилагали усилия для того, чтобы дети, пусть и чужие, смогли учиться. Тогда детей было немного, поэтому никто не делил их на своих и чужих. В школе также учили делать обувь и фотографировать, и, когда ученики пришли продавать обувь в поля, их продукцию отрывали с руками.
Тхэван пошел в школу в пятнадцать лет. Место, где находились и корейская школа, и корейская методистская церковь, называли корейской базой. В школе до полудня шли обычные уроки, которые велись на английском языке, а во второй половине дня обучали истории Чосона и Библии, но уже по-чосонски. Как только старик Со заговорил о школе, его жесты стали еще более неуклюжими, чем обычно. Интересно, сколько лет было Тари? Когда они с Тхэваном сблизились? До того, как пойти в школу, или уже после? Или еще на корабле? Разные мысли, словно плуг, бороздили сердце Подыль.
Услышав, что брат Тхэвана умер из-за несчастного случая, Подыль пришла в себя. Она хорошо знала, что чувствуют родители, потерявшие ребенка. Девушка отчетливо вспомнила мать, для которой смерть брата была подобна собственной смерти. Она взяла руки свекра в свои. Грубые, испещренные пятнами руки старика Со тряслись. Как же было больно Тхэвану потерять брата! Утешила ли его Тари? В тяжелый для него момент рядом была не она, Подыль, а та, другая.
